Полужизнь

африканцев вроде наших, такие же хижины, деревни и поля между усадьбами,

засеянные кассавой и зерновыми, ухоженные посадки кешью и сизаля, огромные

животноводческие фермы, выглядевшие так, словно их только что отвоевали у

дикой природы, с черными стволами больших деревьев, сваленных или сожженных,

чтобы лишить убежища ядовитых мух, которые нападали на скот. Порядок и

логика; постепенное приручение земли; но зрелище, представшее передо мной в

тот первый день - низкорослые худощавые люди, вечно бредущие вдоль дороги, -

было чуждым и угрожающим, говорило мне, что я приехал куда-то на край

света. Теперь оно казалось пророческим.

Но африканцы вокруг нас, похоже, ни о чем не слыхали. Мы не заметили в

их поведении никаких перемен - ни в тот день, ни на следующий, ни через

неделю, ни через месяц. Коррейя, держатели заграничных счетов, говорили,

что это спокойствие зловеще; по их мнению, здесь тоже готовилась какая-то

ужасная жакерия. Тем не менее мы прожили спокойно весь остаток года, и

катастрофы ничто не предвещало. Мало-помалу все принятые нами меры

предосторожности - теперь мы всегда держали под рукой в спальне ружья и

дубинки, которые, впрочем, вряд ли помогли бы нам, если бы вспыхнуло

всеобщее восстание или хотя бы взбунтовались наши собственные слуги, -

стали казаться излишними.

Именно тогда я научился обращению с ружьем. Нам и нашим соседям

потихоньку сообщили, что мы можем тренироваться на полицейском стрельбище в

черте городка. Наш гарнизон был настолько не готов к войне, что не имел

своего стрельбища. Соседи встретили предложение полиции с энтузиазмом, но я

его не разделял. Меня никогда не привлекало оружие. В миссионерской школе

нас не обучали даже азам военного дела, и мой страх перед африканцами был

меньше, чем боязнь выставить себя на посмешище перед важными людьми. Но,

как ни странно, впервые положив палец на спусковой крючок и взглянув в