|
он посматривает на меня – спящего - с обоснованным превосходством. Брюки на нем рваные. Он закатывает рукава своей грязной нейлоновой рубашки и выходит. Босиком. На этаже три кухни - в разных концах коридора. Если выйти рано, то там, под забитыми крышками 81 мусоропроводов, есть возможность обнаружить вполне носибельные вещи, выброшенные "форинами" - иностранными студентами и стажерами. Вчера перед сном, однако, никто из форинов обувь не выбрасывал – а жаль. Зато на подкрылке одной из газовых плит, где на огне гудел кофейник, лежала пачка "Кента". Вынув две сигареты, он поспешил покинуть кухню, разминувшись в коридоре с владелицей пачки, наивной скандинавкой, которая на бегу задержалась, чтобы радостно улыбнуться и продемонстрировать знание русского языка: "Добрый вечер, советский друг!" Врешь. Еще не вечер. Одну из украденных сигарет положил мне на стул, другую выкурил сам, глядя в окно на запад. Пересчитал свои деньги. От тысячи, которой финансировала мать для поступления в столичный вуз, оставалось еще много. Он сунул все в карман, подтянул брюки и вышел снова – тогда как я продолжал спать. Лифтом он спустился до цокольного этажа. Там, у вертикального въезда в наш гуманитарный корпус, висела доска объявлений о купле-продаже. Он сорвал одно объявление, подумав обо мне, потом еще одно - про джинсы. Но прежде чем идти по объявлению, спустился в студенческую столовую зоны. Там позавтракал: съел пончик со сливовым повидлом, выпил молочный коктейль и купил пачку "Столичных". Хорошо было бы закончить чашечкой кофе, но никелированный итальянский агрегат "Espresso" за стойкой буфета не работал. (Не заработает 82 этот "Эспрессо", ни назавтра, ни через месяц, ни разу в течение пяти последующих лет, но все равно следует помянуть его добрым тихим словом, ибо, и бездействуя, одним своим западным лоском выполнял он миссию по поднятию тонуса). Сдачу бросили на липкий мрамор. По одной он отлеплял свои монеты, потом сказал: "Вы мне десять копеек недодали". - "Да пошел ты, - замахнулась грязной тряпкой нечистая буфетчица. - Тоже мне!.." Но, проверяя свою сопротивляемость, он остался у стойки, заставленной миллионом немытых стаканов, пока буфетчица, злобно прошипев: «Хипня поганая», не швырнула ему гривенник, который сумел поймать он на лету – тем самым не нагнувшись перед ней. Из столовой сложным, но уже освоенным пируэтом поднялся в вестибюль корпуса, помпезный, многоколонный, ввернулся в турникет, отделанный дубом, бронзой и медью, вышел на солнце и широкой лестницей — 39 —
|