|
На секунду Манольос заколебался. Он повернулся к двери, но она была закрыта. Тогда он посмотрел на иконостас, на освещенные, неподвижные, покрытые серебром иконы, — краснощекий Христос улыбался, богоматерь склонялась к сыну, а святой Иоанн проповедовал в пустыне… Он поднял глаза к куполу и в темноте угадал святой образ вседержителя, который парил над толпой, не знавшей сострадания. Он посмотрел на людей вокруг себя, и ему показалось, что в темноте блеснули лезвия ножей. И снова послышался визгливый голос старика Ладаса: — Смерть! Смерть! В эту минуту раздался сильный стук; все замолчали и повернулись к двери. Теперь с улицы слышались голоса: — Откройте! Откройте! — Это голос попа Фотиса! — крикнул кто-то. — Это голос Яннакоса, — сказал другой. — Идут саракинцы, чтобы отнять его у нас! Дверь затрещала, зашаталась, с улицы все сильнее доносился грозный гул, крики мужчин и женщин. — Откройте, убийцы! Побойтесь бога! — ясно слышался теперь голос попа Фотиса. Поп Григорис поднял руки. — Во имя господа бога, — крикнул он. — Я беру грех на себя! Панайотарос вынул нож и обернулся к попу Григорису. — С твоего благословения, отче! — сказал он. — Благословляю тебя, Панайотарос! Но толпа уже кинулась на Манольоса. Пролилась кровь, забрызгала чьи-то лица, несколько горячих, соленых капель попали на губы попа Григориса. — Братья… — послышался тихий голос умирающего Манольоса. Но он не успел закончить, упал на каменные плиты церкви, забился в агонии, раскинул руки, как распятый Христос. Из множества ножевых ран струилась кровь. Толпа почуяла запах крови и кинулась на еще трепетавшее тело. Дед Ладас беззубым ртом припал к шее Манольоса и как одержимый силился вырвать кусок тела. Панайотарос вытер нож о свои стриженые рыжие волосы, вымазал кровью свое лицо, изрытое оспой, и крикнул: — Ты погубил меня, Манольос, я отомстил, — мы в расчете! До скорой встречи! Поп Григорис наклонился, собрал в ладонь кровь убитого и обрызгал ею толпу. — Его кровь на всех нас! — крикнул он. Народ с ужасом принял на себя эту кровь. — Откройте! Откройте, убийцы! — послышались снова голоса с улицы. Поп Григорис сделал знак пономарю — тот подошел к нему, пошатываясь. — Открой дверь, — приказал он, — и скорей возвращайся, чтобы смыть кровь с плит. Не забывай, что сегодня в полночь рождество Христа. Он обратился к своей пастве. — Пошли, братья христиане, — сказал он. — Мы выполнили свой долг. С нами бог! Теперь пусть приходит поп Фотис, пусть хоронит его. — 332 —
|