|
— Я бы хотел, дорогой ага, быть таким сильным, чтобы объявить революцию во всем мире. Поднять всех людей — белых, черных, желтых, чтоб мы стали одной могучей армией голодных, чтоб мы вошли в большие прогнившие города, погрязшие в грехах и преступлениях, чтоб мы проникли в серали Константинополя и подожгли их! Но я скромный, слабый человек, батрак в селе, затерянном в глубине Анатолии, и мой голос не может быть слышен дальше Ликовриси и Саракины. Поэтому я стою между ними и проповедую: поднимайтесь, братья, вооружайтесь, дети мои! До каких пор мы будем рабами? До каких пор мы будем склонять свои шеи и кричать: «Зарежь меня, ага, чтоб я стал святым!» Вперед! Настало время! Свобода или смерть! Наши права не отдают нам добром, мы завоюем их силой! Объединяйтесь в одно войско и идите на зажиревших и потерявших совесть богачей этого села! Убивайте всех, кто будет сопротивляться! Подожгите дом скряги Ладаса! Богатый дом Патриархеаса — ваш! Войдите туда и укрепитесь там! И когда вы пустите корни и наберетесь сил, поднимайтесь и бейте агу, чтоб он убирался с греческих земель! Гоните тирана вплоть до Красной Яблони и дальше… Но Манольос не успел закончить. Ага в бешенстве вскочил на ноги, схватил Манольоса за горло и начал душить его. Потом швырнул его на пол, открыл дверь и сильным ударом ноги столкнул с лестницы. Затем спустился сам, снова схватил его за горло, отбросил в другой конец двора и открыл ворота. Народ ринулся к воротам, но сразу же остановился в испуге. Ага, весь желтый, с пеной у рта, держал Манольоса за горло, а за ним стоял Панайотарос с синим распухшим лицом, смеялся и делал руками знак толпе — дескать, подходите. Первым бросился вперед поп Григорис и остановился перед агой, вытянув вперед руки, готовый схватить Манольоса. Послышался хриплый, задыхающийся от гнева голос аги. — Берите его, убейте его, изрубите его в мелкие куски, дьявол вас всех побери! — выкрикнул он и с силой захлопнул за собой ворота. Поп подскочил к Манольосу и схватил его за плечо, Панайотарос — за другое плечо. Люди с воем окружили свою жертву, навалились на нее, начали бить, толкать, потом потащили ее в церковь. Наступила ночь, не было видно ни одной звезды, черные облака покрыли все небо. Далеко на западе загорались и гасли молнии. Крестьяне прошли мимо платана, нетерпеливо ощупывая полуживого Манольоса, вдыхая запах его крови, и каждый старался держаться поближе к нему. Прибежал пономарь, вынул из-за пояса большой ключ, настежь открыл церковные двери, и народ повалил внутрь. Три серебряные лампады горели перед алтарем: одна перед образом Христа — богом богатых, другая — перед образом богоматери, и третья — перед образом Иоанна апостола. Все остальные великомученики и ангелы, нарисованные на стенах, тонули во мраке. И только на дверце, ведущей к алтарю и освещенной лампадой богоматери, блестели два крыла архангела Михаила и его красные, как у куропатки, ноги. В церкви пахло воском и ладаном. — 329 —
|