|
— Не слушай, дорогой ага! Это бедные люди, они хотят жить, хотят осесть на этой земле. Больше ничего. Ага схватился за голову. Комната перед ним закружилась. — Да вы, греки, с ума меня сведете! Слушаю одного — он прав, слушаю второго — он тоже прав. Я совсем запутался… Клянусь аллахом, когда-нибудь я всех вас схвачу и повешу, чтобы обрести покой! С площади доносились все более яростные крики: — Манольоса! Манольоса! Смерть! — Не знаю, шайтан их подери, что и делать… — пробормотал ага. — Мне тебя жаль, несчастный человек, потому что ты, я уж говорил тебе, глупый и святой. Ты хочешь, словно наседка, прикрыть своими крыльями всю грязь мира… Мне тебя жаль, но ведь если я не удовлетворю их требования, мне самому попадет. И потом разве я уверен, что ты не большевик? Этот проклятый поп, который заставляет людей кричать во все горло, — ведь он способен дойти до паши в Измире и донести на меня, а тогда пропала моя голова! Ты понял, Манольос? Ну пусть войдет твоя милость в мое положение! Как бы ты поступил на моем месте? Не лучше ли выдать им тебя, и пусть они делают с тобой что хотят, вместо того чтоб надо мной днем и ночью висела петля? Выскажи и ты свое мнение — прав ли я? — Ты прав, дорогой ага. Выдай им меня! — Не говори мне этого так спокойно, потому что меня охватывает ярость! Ну скажи, что ты большевик, чтобы я разозлился, встал и выдал тебя, чтобы у меня совесть была спокойна, чтобы мне не казалось, что я выдал волкам невинного ягненка… Ты понимаешь, что мне нужно? Мне нужен собственный покой, — шайтан вас всех побери! — собственный покой! Я с удовольствием избавился бы и от тебя и от них…. Но я не хочу брать лишнего греха на душу — убивать невинного… Ты понял? Если ты мне скажешь, что ты большевик, все уладится. — Я большевик, дорогой ага, — сказал Манольос: — Я опасен для ваших властей если бы я мог, я бы их уничтожил! — Ну, говори еще, говори! Клянусь моей верой! Распали меня, чтобы я пришел в ярость! — Бесчестен этот мир, дорогой ага, несправедлив, ничтожен! Самые лучшие люди голодают и терпят несправедливости, самые плохие пьют, едят и правят — без веры, без стыда, без любви. Несправедливость не может больше править! Я выйду на дороги, стану на площадях, поднимусь на крыши и закричу: идите сюда все голодные, все обиженные и все честные! Давайте объединимся и раздуем пожар, чтоб очистить землю от архимандритов, от господ, от аги. — Говори еще, Манольос, говори, у тебя хорошо получается, я начинаю злиться. — 328 —
|