|
И тут Михелис открыто признался в своей любви к ней, написал, что днем и ночью она в его мыслях и в его сердце, что для него жизнь без нее — это жестокая, безрадостная, крутая дорога. Он писал о своей любви, и чем больше он писал, тем сильнее любил ее, и сердце его наполнялось неистовой страстью. Казалось, каждое слово любви, которым он хотел утешить Марьори, порождало новый взрыв чувств, раньше ему неведомых. И вдруг жизнь без Марьори показалась Михелису нестерпимой мукой… Его глаза наполнились слезами. — Я не знал, что так любил ее, — прошептал он, — не знал… Тем временем поп Григорис уже повидался со своим братом — учителем, потом со скрягой Ладасом, навестил всех богатеев села, поговорил с ними, и все признали, что селу грозит большая опасность и что всем честным хозяевам нужно объединиться и поразить антихриста в самое сердце. Только учитель пытался что-то робко возразить, но брат, поп, рассердился, закричал на него, и учитель умолк. Они порешили, что, когда саракинцы придут за имуществом Патриархеаса, они, ликоврисийцы, применят силу против них, а в воскресенье, после обедни, поп Григорис поднимется на амвон и отлучит нечестивцев от церкви — сначала только Манольоса, их вождя, а потом, ежели они не раскаются, и его товарищей — Михелиса, Яннакоса, Костандиса и остальных. Поп Григорис говорил: «Пусть исчезнут из нашего села все плевелы и останется только пшеница». Потом он заторопился домой, чтобы написать дочери, до чего дошел ее ненаглядный жених, и что ей лучше всего забыть об его существовании. А когда она, с божьей помощью, вылечится и вернется в село, он, отец, найдет ей благоразумного и богобоязненного мужа. И нужно благодарить бога, что еще до свадьбы Михелис показал себя таким негодяем. Потом он позвал Панайотароса. — Держи ухо востро, Панайотарос, — сказал он ему, — время от времени ходи на Саракину, подглядывай, подслушивай, что они там говорят, что делают. Потом приходи и сообщай мне. У нас одни и те же враги. Ты очень силен, и, может быть, скоро нам понадобишься. — Все вы мне противны, — отвечал Панайотарос, — но больше всех я ненавижу подлеца Манольоса и его товарищей, которые строят из себя Христа и апостолов, — поэтому я послужу вам. Но вы тоже хороши! Поп Григорис протянул ему руку для поцелуя, но Панайотарос повернулся к нему спиной и пошел к двери. — Я никогда не целовал рук и бабьих фартуков, — сказал он и переступил порог. На следующий день, в воскресенье, все село с самого утра собралось в церкви. Мужчины, женщины — одни беспокойные, другие радостно возбужденные — притащили сюда и больных и детишек: пусть увидят и на всю жизнь запомнят, как поступают с теми, кто отрекается от Христа. — 249 —
|