|
— Ну и что же, ведь я получаю взамен царство небесное? — спокойно ответил Михелис. — Много ли стоит земная жизнь, отче? — Ты сумасшедший, ты не знаешь, что говоришь! Ты идиот! — Я христианин, этим все сказано, отче. — С амвона я отлучу тебя от церкви, тебя и твоего учителя, Манольоса. Предатели вы, вот кто! Оба вы предатели, нет, все трое, вместе с козлобородым попом Фотисом! Да, да, не пяль на меня глаза, я знаю вашу тайну. — Нашу тайну? — изумленно спросил Михелис. — Какую тайну? — Вы большевики! Вы получаете приказы из Москвы, чтобы разрушить религию, отчизну, семью и частную собственность — эти четыре основы, на которых держится общество. И Манольос — будь он проклят! — ваш вождь! А поп Фотис держит в руках новое евангелие — приказы Москвы! — Но ведь тогда и Христос большевик! — сказал Михелис. — Это вы его сделали похожим на ваши рожи, это не Христос, это — антихрист! Михелис рассердился и вскочил на ноги. — Таким сделали его вы, — вы, попы, архиепископы, богачи! Христос превратился у вас в какого-то деда Ладаса, в ростовщика, лицемера, хитреца, брехуна, труса, наполняющего свои сундуки турецкими и английскими золотыми монетами. Ваш Христос вступает в сговор со всеми сильными мира сего, чтобы спасти свою собственную шкуру и кошелек! — Ты что, войну нам объявляешь, Михелис? — взревел поп, брызгая слюной. — Я не войну объявляю, я проповедую справедливость, но если вы броситесь на нас, мы будем воевать! Настоящий Христос — с нами. И нищая Саракина в один прекрасный день — и ты это увидишь, отче, — съест богатую хозяйку Ликовриси! Поп вздрогнул и с силой ударил себя рукой по лбу, как будто вдруг понял, в чем дело. — Так, значит, ты роздал свои поля и дома саракинцам, чтобы они обосновались в Ликовриси и в один прекрасный день сожрали нас! Но в село они не войдут, нет! Не удастся им это! Если они придут, мы их прогоним, и твои оливковые сады, фруктовые деревья и поля останутся необработанными и не политыми, они опустеют. Я воздеваю руки и клянусь тебе в этом! В воскресенье я поднимусь на амвон и отлучу вас от церкви! Выпалив все это, поп ушел, хлопнув дверью. В окно Михелис видел, как старик проходил по двору, шаркая стоптанными туфлями; его развевающаяся ряса закрыла сначала ворота, а потом и дорогу, Михелис уже ничего не слышал, кроме собак, которые, надрываясь, лаяли на попа. Михелис снова уселся у окна и начал писать новое письмо Марьори. Теперь он находил нужные слова, рассказывая ей, как только что ушел ее отец, разгневанный на Михелиса за то, что он, следуя заветам Христа, роздал свое добро бедным. Написал он и о том, что поп вернул ему ее обручальное кольцо. — 248 —
|