|
— Манольос, эй, Манольос! — позвал он громко, словно тот находился на противоположной горе и нужно было кричать. — Говори, Никольос, но не кричи, говори тихо, я слышу. — Я тебе скажу кое-что, только ты не сердись, слышишь? — Не буду сердиться, Никольос, говори и не толкай меня коленом, — больно. — Я женюсь на Леньо! — крикнул Никольос и крепко сжал свой тяжелый пастушеский посох, готовясь убить Манольоса, если тот кинется на него. Манольос улыбнулся. — Я знаю, — сказал он. Никольос вытаращил глаза. — Ты знаешь? — спросил он. — Ты это знаешь и не бросаешься на меня? Я бы, клянусь хлебом, которым питаюсь, я бы убил тебя! — Я поздравляю вас обоих; будьте здоровы, счастливы, живите до старости, плодите детей, чтобы выросли они хорошими людьми. — Это как-то не укладывается у меня в голове, — пробормотал Никольос задумчиво. — Ты не убьешь меня? Манольос протянул руку и обнял пастушонка. — Да неужели же ты меня не убьешь? — снова повторил Никольос с беспокойством. — Нет, нет, дорогой Никольос, я не убью тебя, — сказал Манольос и снова улыбнулся. Никольос вдруг испуганно вскочил, взглянув на Манольоса, который опять занялся своей маской. «Он болен, несчастный, винтик какой-то у него развинтился, уйду-ка я лучше», — мелькнуло у него в голове. Он отбежал в сторону, сунул пальцы в рот и засвистел; к нему подбежали овчарки, подошли овцы. Никольос снова находился среди знакомых ему животных, к которым он привык; те его тоже знали. Он успокоился… На минуту в мыслях Манольоса промелькнула Леньо — полненькая, мягкая, задорная, как две капли воды похожая на Никольоса. Положив на колени маску, он задумался. «Желаю им всего доброго, — прошептал он. — Они пошли по той дороге, которую указал бог на земле людям. Я же хочу пойти по иному пути — без жены, без детей, без радости; я отказываюсь от мира сего, отряхаю со своих ног прах земной… Прав ли я? Христос был прав, но он бог. И не будет ли это высокомерием, если человек захочет пойти по стопам бога?» Он не мог найти ответа. В критические минуты своей жизни он никогда не спрашивал, а уверенно шел вперед. Он никогда не чувствовал себя таким уверенным и таким искренне счастливым, как в тот день, когда его связали и повели вешать. Но в обычные дни, когда он не испытывал душевного подъема, его мучили многие вопросы. Он робел и терялся. Позавчера он ходил на Саракину, хотел встретиться там с отцом Фотисом и попросить у него поддержки. Может быть, тот тоже переживал душевную тревогу и протянул бы ему руку помощи? Но он не застал старика, тот ходил по окрестным деревням, просил милостыню. Поэтому Манольос вернулся в свое уединение, снова взялся за евангелие, и теперь оно должно было ответить ему на все его вопросы. — 198 —
|