|
Давай, смотреть на вещи трезво, мысленно говорю я сам себе. Не зря же говорят, что человек сам создает как свое счастье, так и несчастье. Черт его знает, может быть, Тана со своей болтовней насчет кармы в чем-то права. Интересно, на какие милости судьбы я мог рассчитывать после того, как воспользовался болезнью матери, чтобы раздобыть билет на самолет? Да и вся эта авантюра сводилась к тому, чтобы отбить девчонку у другого парня, верно?
Помнится, на каком-то из курсов по избавлению от алкогольной зависимости, куда отца время от времени направляют по решению суда, его попросили составить список людей, которым он тем или иным образом навредил, будучи нетрезв. По-моему, и для меня настало время разложить кое-что по полочкам. Я прошу стюардессу принести мне бумагу и ручку.
1. Мама. Дала мне все. Взамен я сбежал из родительского дома при первой же возможности. Обманул ее насчет работы. Под этим предлогом получил кучу подарков и незаслуженных восторгов в свой адрес. Она сейчас при смерти в больнице, а я пользуюсь ее состоянием для того, чтобы слетать на другой конец света, впечатлить там какую-то девчонку.
2. Тана. Моя лучшая подруга. Моя, считай, сестра, пусть не по крови, но по духу. Как же можно было не видеть, что за чувства испытывает по отношению к тебе самый близкий человек. Очень просто: такое возможно, если ты - полная скотина.
3. Дафна. Да, конечно, с головой она не дружит. Но в какой мере я сам виноват в этом? Изменял ей, постоянно обманывал, провоцировал на ссоры, подливал масла в огонь. Делал все для того, чтобы она почувствовала себя виноватой, даже если прекрасно понимал, что сам не прав. Я даже украл у нее мечту об отеле «Челси» и присвоил себе. Хвастался, что помогу ей, если она меня о чем-то попросит, а вместо того, чтобы пытаться разыскать ее отца, трачу все свое время и силы на то, чтобы переспать с фотомоделью.
4. Кей. Пытался увести ее у парня, причем не потому, что во мне вспыхнули какие-то настоящие чувства, а просто чтобы потешить свое либидо. Воспользовался их размолвкой и ее слабостью.
5. Нейт. См. п. 4.
6. Герман. Врал ему, что поэт.
7. Зак Шуман. Администратор в Хемпстедском гольф-клубе. Редкостный, конечно, козел, но я ведь специально делал все для того, чтобы его уволили. Хуже того, когда это случилось, я был вне себя от радости. Ну и кто я, спрашивается, после этого?
8. Тот парень в общежитии для первокурсников, которому я на приходе от грибочков зафигачил в лицо струю из огнетушителя. Досталось парню ни за что. Черт, я ведь даже не помню, как его зовут.
Список занимает у меня несколько страниц. Я даже сам удивляюсь, как много успел нагрешить. Сколько-то еще пакостей нарою в своем прошлом? Последний пункт перечня меня просто потрясает.
27. Отец.
Отец. В каких только грехах я тебя не обвинял. Да, конечно, первое место на конкурсе «Отец года» тебе не светит. Но ты ведь давал мне кров, оплачивал мою учебу, а я принимал все эти дары как должное, да еще и выпендривался. Я даже сам не понял, как вышло, что ты стал для меня кем-то вроде антихриста, хотя на самом деле ты просто такой же недалекий, запутавшийся в этой жизни человек, ничем не хуже прочих.
Самолет приземляется в аэропорту «Кеннеди». Я выхожу в зал прилета и звоню Билли из телефона-автомата - за счет принимающей стороны, разумеется, бумажник-то тю-тю. Неприятно, конечно, но делать нечего: приходится признаваться ему в том, что я завис в аэропорту без гроша в кармане, а следовательно, без какой бы то ни было возможности добраться до города.
- Ладно, постараюсь найти кого-нибудь тебе на подмену, - недовольно говорит Билли. - Но учти, парень, твои отгулы... Добром это не кончится.
- Виноват. Но у меня смягчающие обстоятельства.
- Обойдусь я без твоих извинений. Обстоятельства у него, понимаешь ли. Давай начистоту: за последние несколько недель ты сумел не только подцепить, но и удержать нескольких новых клиентов. Не думай, что Он этого не заметил. - (Я так понимаю, Билли имеет в виду Первосвященника и моих персонажей, выдуманных для того, чтобы Дэнни Карру было что покурить. Увы, этим ребятам придется уходить на пенсию.) - В общем, о тебе сложилось хорошее мнение. Но учти, у любого хорошего мнения есть свой кредит доверия, и ты, парень, этот кредит уже практически исчерпал.
- Все понял.
- Вот и хорошо. Ну а теперь давай шевели задницей, и побыстрее.
- Слушай, а заехать за мной некому, да? Билли молча кладет трубку.
Позвонить Тане? Но мы ведь с нею не говорили с того самого ужина у меня в номере. Не пойдет. Остается единственный реальный вариант. После некоторых препирательств с секретаршей, впервые слышащей о звонках за счет принимающей стороны, меня наконец соединяют с отцом.
- Привет! Это я, - говорю. - Подвезти меня сможешь?
- Ты в порядке? Ты, вообще, откуда звонишь? - К своему удивлению, я слышу в голосе отца что-то похожее на искреннее беспокойство.
- Я в аэропорту.
- Как тебя туда занесло?
- Лучше не спрашивай.
Несколько секунд отец молчит, а затем произносит:
- Вообще-то, я только что пришел на работу, и у меня полно дел.
- Надо же, какое потрясающее совпадение. Я практически наугад набираю твой номер и застаю тебя в офисе. Слушай, отец, ты же прекрасно понимаешь, что я не стал бы звонить тебе без крайней необходимости. Если уж до этого дошло дело, то сам видишь - деваться мне просто некуда.
- Какой аэропорт - «Кеннеди» или «Ла Гардиа»?
- «Кеннеди», международный терминал. Да и кроме того: можешь считать меня неблагодарной свиньей, но если бы ты смог сейчас «напрячься» и оторвать от сердца те сто баксов, которые «одолжил» у меня, то я, пожалуй, не стану ломаться и соглашусь взять эти деньги.
Отец приезжает за мной через час. Я влезаю в машину на переднее сиденье.
- Ну что, ты тут как? - спрашивает он.
- Да все нормально, поехали.
Некоторое время отец рассматривает меня в боковое зеркало. Затем он заводит машину и отъезжает от тротуара.
- Наркотики? - спрашивает он меня в лоб. - Ты что, подсел на что-нибудь?
- Нет, папа, ни на чем я не сижу.
- И то ладно. - Он нажимает кнопку прикуривателя и достает из кармана сигареты. - Курить будешь?
- Пожалуй, не откажусь.
Свой последний «Кэмел» я выкурил где-то над Тихим океаном. Отец протягивает мне пачку, и, когда прикуриватель срабатывает, он жестом предлагает мне закурить первому.
- Тут такое дело... В общем, все из-за женщины, - говорю я.
- Что я могу на это сказать - плохо, сынок.
- Что плохо? Что я встречаюсь с женщинами?
- Плохо то, что ты, похоже, становишься в этом плане таким же идиотом, как я.
- Да ладно тебе, не скромничай, - с улыбкой говорю я. - До тебя в этом смысле мне еще расти и расти.
- Да ну тебя, - отмахивается он. - Я тут к маме заезжал, похоже, плохи у нее дела.
- Да я в курсе. Нет, ты не подумай, я, конечно, виноват, что совсем ее забросил, но поверь - я исправлюсь. Отныне и впредь я буду о ней заботиться как положено.
- Боюсь, что это «впредь» надолго не затянется, - мрачно говорит отец. - Куда едем-то?
- До ближайшего метро. Если, конечно, ты мне деньги отдашь.
- Деньги я тебе, конечно, отдам. Но ты мне все-таки скажи, в какой заднице-то был?
Я начинаю ему рассказывать кое-что о своих приключениях, и к метро мы подъезжаем как раз в тот момент, когда речь заходит про корейских девочек и их «логово».
- Ладно, в следующий раз расскажешь остальное, - говорит отец, отдавая мне сто долларов. - Может быть, даже посидим где-нибудь за рюмкой-другой.
- Я, в общем-то, не против.
- Ты уж извини, что я порой вел себя как полный козел.
- Перестань, отец, никакой ты не козел. Я, в общем-то, тоже не всегда идеальным сыном был.
- Постарайся к маме заехать, - говорит он мне вслед, когда я выхожу из машины.
В центр города я добираюсь как раз вовремя, чтобы записать на свой счет половину рабочего дня. Получив вечером положенные за отработанное время деньги, сажусь на электричку и еду на Айленд. В больнице я очень быстро убеждаюсь, что маме гораздо хуже, чем я понял с отцовских слов. Ее накачали сильным обезболивающим практически до бессознательного состояния. Увидев меня, она слабо улыбается, но сил на то, чтобы поговорить со мной, ей уже не хватает. Просидев с нею примерно час, я выхожу в коридор и сталкиваюсь с проходящим мимо палаты доктором Вестом. Догоняю его и говорю:
- Она что-то совсем плохо выглядит.
- Молодой человек, извините, но... Напомните, пожалуйста, кем вы ей приходитесь?..
Я представляюсь.
- Ах да, конечно-конечно, - говорит врач. - Мы ведь с вами вроде бы уже говорили на эту тему.
- Со мной - вряд ли. Скорее всего, это был мой отец.
- Хорошо... То есть нет, я имел в виду - плохо. Совсем плохо. Осталась неделя, может быть, две.
- Что?! Неделя или две?
На лице доктора вдруг появляется выражение, изображать которое он, должно быть, научился еще в институте, когда сдавал зачет по теме «Общение с безнадежными пациентами и их родственниками».
- Очень сожалею, но, увы, медицина в подобных случаях бессильна. Уверен, что ей гораздо легче, когда вы рядом. Поймите, больные в таком состоянии толком не могут ни говорить, ни выражать свои чувства. Тем не менее для них очень важны ваша забота и ваше присутствие. Ну, по крайней мере, так принято считать.
Я вдруг обнаруживаю, что доктор Бест жмет мне РУКУ-
Ночую я у мамы в палате. Сижу в кресле и слушаю ее дыхание. И постепенно сам засыпаю. Рабочая неделя превращается для меня в бесконечную карусель: по утрам я просыпаюсь в больничном кресле, бегу на электричку и, в общем и целом, вписываюсь в поток офисных тружеников, которые с утра толпами едут в центр, а по вечерам - обратно в пригороды. Вечер за вечером я возвращаюсь в больницу, захожу в палату и заступаю на вахту сиделки. Я не могу не видеть, что с каждым днем мама все отчетливее приближается к последней черте.
— 32 —
|