|
Глава 11
«Рождество у Киршенбаумов» - такое словосочетание звучало бы оксюмороном, если не знать при этом самого Ларри Киршенбаума. С чисто адвокатским прагматизмом он рассудил так: если мои клиенты принадлежат к разным религиозным конфессиям, то почему бы и мне не праздновать вместе с ними все те праздники, которые отмечают и они. В общем, каждый год с полсотни гостей водят хоровод у Киршенбаумов под трехметровой елкой. Обслуживают вечеринку обычно весьма аппетитные девочки-официантки, одетые по такому случаю в красные колпачки и коротенькие красные юбочки. «Озорные эльфы» обносят гостей картофельными оладьями латкес с мацой. В этом году с менорой и рождественским подсвечником будет соседствовать ритуальный светильник кинара, используемый приверженцами африканского культа кванза, - своего рода реверанс в сторону одного средней известности рэпера, которого Ларри успешно отмазал, когда того обвинили в незаконном владении оружием. Несмотря ни на что, весь этот бардак по-прежнему называется Рождеством, а точнее, Рождеством у Киршенбаумов, как дань уважения бесчисленным католикам ирландского происхождения, чье стремление к перемещению в пространстве за рулем своего автомобиля неизбежно противоречит неравнодушию к спиртному, позволяя Ларри заработать на хлеб с маслом.
В пятницу вечером, снабдив Дэнни Карра очередным мешком травы на выходные, я еду на электричке домой. Я не возвращался сюда с тех пор, как перебрался в город. Приезжаю я поздно вечером, и меня никто не встречает - не то все спят, не то никого нет дома. В старой привычной кровати спится мне хорошо. С утра я выхожу в кухню. Мама уже стоит у плиты и печет блины.
- Отец дома ночевал?
- Не знаю, - отвечает мама, - по крайней мере, я уснула, не дождавшись его.
Я ставлю тарелку со стопкой блинов на стол, поливаю их сиропом, и тут через заднюю дверь в кухню вваливается отец. Он изрядно помят - судя по всему, со вчерашнего дня еще не переодевался. Отец целует севшую за стол маму в макушку и говорит:
- Ох уж мне этот Харви, упрямый такой, спорить бесполезно. Представляешь себе, оставил меня ночевать у себя в баре. Я ему говорю, мол, все нормально, я доберусь. Но надо знать Харви, уперся и...
- Ну что ты, он ведь просто хотел сделать как лучше. Друг волнуется за тебя, переживает, как ты доберешься до дома, - бесцветным голосом произносит мама. - Дорогой, передай, пожалуйста, сироп.
- Что? Ты мне не веришь? Да если хочешь, позвони Харви и сама спроси его.
- А что, у него и телефон работает? - интересуется мама.
- В каком смысле? Почему ты думаешь, что у него и телефон не работает?
- Ну, если бы телефон работал, ты мог бы позвонить и предупредить меня. Можно, в конце концов, было бы и такси вызвать по телефону. Но если, конечно, телефон не работал...
- Ну вот, все как всегда. Только этого мне с утра не хватало, - закатывает глаза отец. - Добро пожаловать домой, сынок. У нас, как я понимаю, все по-прежнему.
К счастью, раздается телефонный звонок. Это Тана - мой ангел-спаситель: у меня появляется вполне уважительная причина, чтобы выйти из-за стола и уйти обратно в свою комнату.
- Вечером у нас будешь, - не то спрашивает, не то утверждает Тана.
- Куда же я денусь. А что, кстати, здороваться нынче совсем не принято? Привет, и я тоже рад тебя слышать.
- Я тебя спрашиваю, придешь или нет?
- Ну, раз уж я домой приехал, не останусь же я здесь сидеть, в самом деле.
- Ну, я просто уточнить хотела, - говорит Тана.
- Ой не «просто». Чует мое сердце, что есть у тебя в этом какой-то корыстный интерес. Дай догадаюсь - уж не возникли ли у тебя очередные сложности в общении с отдельными представителями сильного пола?
- Ну, типа того.
По правде говоря, по голосу Таны я не совсем улавливаю степень неразрешимости возникших у нее проблем и не могу понять, насколько безотлагательно они требуют решения.
- Это подождать может до вечера? Если хочешь, я, конечно, могу и сейчас к тебе заглянуть.
- Ой, меня дома не будет. Дотти записала нас к парикмахеру и на педикюр. Ах да, еще мы с нею и массаж заказали.
- Ох и тяжелая у тебя жизнь, - говорю я.
- Ладно, вечером увидимся.
Тана вешает трубку; по всей видимости, прощальные формы вежливости постигла та же печальная участь, что и дежурные «привет» и «здрасте». Похоже, от присутствия на представлении домашнего цирка мне сегодня не отвертеться. Тяжело вздохнув, я встаю, чтобы идти на кухню. В этот момент в дверях комнаты появляется отец. Так, значит, если не хотите приходить к нам в цирк, то шапито приедет прямо к вам домой. Безмолвно нарисовавшийся в дверном проеме помятый мужик напоминает маньяка из какого-нибудь фильма ужасов.
- Минутка найдется? - спрашивает отец. - Поговорить надо.
- Конечно, - отвечаю я. - Ты по поводу тех денег, которые брал у меня в долг?
- Да нет,- отвечает он, закрывая за собой дверь, - тут другое дело. Я вот подумал... В общем, я собираюсь уйти от твоей матери.
В комнате повисает неприятное молчание. Оно затягивается.
- Хорошо, - говорю я наконец.
- То есть как? Что значит «хорошо»?
- А что ты хотел от меня услышать? «Пожалуйста, не уходи»? Или: «Молодец, вот и правильно»?
- Я все понимаю, у тебя есть полное право злиться на меня...
- С чего ты взял, что я буду на тебя злиться? Мы оба прекрасно понимаем, что мама заслуживает лучшей участи, чем жить с тобой. Я бы и рад сказать: надеюсь, мол, что твоя новая пассия стоит всего этого бардака, но, зная тебя, полагаю, что нет, не стоит.
- Джанин. Ее зовут Джанни. Мы, в общем-то, не хотели, чтобы...
- Отец, - перебиваю я его, - мне, если честно, насрать на то, чего вы там хотели, а чего нет.
Отец встает со стула с таким видом, словно собирается мне что-то сказать. Впрочем, после пары фальстартов он просто молча хлопает меня по плечу и выходит.
Все утро я практически не вылезаю из комнаты, чтобы не общаться с родителями. Когда мы наконец собираемся ехать к Киршенбаумам, мама настойчиво усаживает меня на переднее сиденье рядом с отцом. Тот, заводя машину, как обычно, громко заявляет:
- Ну ладно, поехали, заглянем к Ларри Киршенбауму и поможем ему списать часть налогооблагаемой прибыли на представительские расходы.
После этого мы всю дорогу едем молча. У дома Киршенбаумов нас встречают специально нанятые по такому случаю привратники в красно-белых костюмах Санта-Клаусов, одному из которых отец отдает ключи от машины, чтобы тот перегнал ее туда, где можно будет припарковаться. Само собой, первым делом отец берет курс на бар, и мы с мамой остаемся вдвоем. Я замечаю, что она сегодня бледнее, чем обычно. Мне хочется что-то сказать ей, как-то ее утешить, но я боюсь сболтнуть лишнего, не зная наверняка, успел ли «порадовать» ее своим решением мой папаша.
- Ты иди отдыхай, - говорит мне мама. - Не обращай на меня внимания.
Я обнимаю ее, потом ухожу в гостиную. Я высматриваю в толпе гостей Тану, и вдруг ко мне подваливает одна из «озорных эльфов». Брюнетка, наверное, лет тридцать, с мушкой над верхней губой на манер Синди Кроуфорд. Невысокая, но заслуживающая, как минимум, нескольких дополнительных баллов за свой наряд: я и понятия не имел, что эльфы носят ажурные чулки.
- Хотите sufganiot? - спрашивает она меня.
Голос у официантки неожиданно сухой и хриплый. Я вдруг вполне отчетливо представляю ее себе лет, скажем, через тридцать: сидит, значит, за столом этакая хрипловатая тетка со свисающей изо рта крепкой сигаретой и играет в карты. К моему собственному удивлению, это видение вовсе не кажется мне отталкивающим и ни в коей мере не ослабляет проснувшийся во мне интерес к этому «эльфу».
- Ваше здоровье, - отвечаю я ей.
- В переводе это «пончик с джемом».
Должен признаться, что одной из моих навязчивых фантазий с подросткового возраста было желание подцепить и поиметь одного из этих киршенбаумовских «эльфов». В былые годы они казались мне далекими и недоступными - как те же супермодели. Теперь же, проведя некоторое время фактически в обществе супермоделей, я уже не представляю «эльфа» из родного захолустья чем-то недосягаемым.
- На месте Санта-Клауса, - говорю я, снимая пончик с подноса, - я бы тебя из дома не выпускал. Знаешь, сколько вокруг плохих мальчиков.
Официантка отходит в сторону других гостей, но, обернувшись ко мне, говорит:
- Смотри веди себя хорошо, а то ведь плохие мальчики часто без подарков на Рождество остаются.
- Так, а это у нас что такое? - слышу я голос Таны, каким-то образом материализовавшейся у меня за спиной.
- Не что, а кто. Это я, стою и думаю, чего бы такого пожелать самому себе на Рождество.
- Ну-ну, - говорит Тана, и по ее голосу я понимаю, что она уже расстраивается оттого, что я до сих пор не обернулся в ее сторону.
В мои планы вовсе не входит мучить ее, и я оборачиваюсь. В следующую секунду у меня просто отвисает челюсть.
- Твою мать! - восклицаю я. - Ты только на себя посмотри.
Посмотреть на Тану сегодня действительно стоит. Короткое коктейльное платье с шикарным вырезом, просто на редкость удачно обнажающим ложбинку у нее на груди. Но это еще не все. Каблуки! Тана никогда не носила туфли на каблуках.
- Интересно узнать, ради кого ты так вырядилась? Кто у нас сегодня в гостях? Может быть, Боно?
- Мог бы просто сказать, что я отлично выгляжу, - заявляет мне Тана.
- Ты действительно отлично выглядишь. Но для этого вовсе не нужно дожидаться, когда я тебе об этом напомню. Просто оглянись и посмотри на гостей. По-моему, все сразу станет понятно.
И действительно, большая часть присутствующих головы свернули для того, чтобы не выпускать из виду Тану. Кто-то просто украдкой оценивающе разглядывает ее, а кто-то откровенно пялится.
Тана краснеет от смущения.
- Мне нужно выпить, - говорит она.
Через несколько минут, вооружившись двумя яичными коктейлями, мы оккупируем диванчик в гостиной, чтобы поиграть в нашу любимую рождественскую игру: мы должны по очереди угадать, какие грешки водятся за тем или иным гостем.
- Международный террорист, - с ходу бросаюсь я в бой, кивая на мужчину с тоненькими усиками.
- Холодно, совсем не угадал, - отвечает Тана. - Это мистер Аткинс, сокрытие налогов. А что скажешь по поводу того парня в красном свитере?
Я выискиваю в толпе Красный Свитер, но мой взгляд все время возвращается к тому углу, где стоит мой отец. Обычно виски помогает отцу расслабиться - пьяный, он бывает либо развязным, либо очень развязным, - но на сей раз ему, по-моему, просто не по себе.
Он нервно поглядывает на стоящую в противоположном углу гостиной крашеную блондинку в деловом костюме. Она, конечно, не писаная красавица, но вполне привлекательная женщина. Стоит она рядом с пузатеньким лысеющим мужичком в коричневом джемперочке с новогодней елкой на пузе. Толстяк придерживает блондинку за талию, и они, мило улыбаясь, беседуют о чем-то с другой парой. Блондинка бросает осторожный взгляд на своего толстобрюхого спутника и, убедившись, что его внимание целиком и полностью отдано собеседникам, украдкой - едва заметно - улыбается моему отцу. Я не знаю, откуда во мне такая уверенность, но готов поспорить на что угодно: это и есть Джанин.
- От тебя прямо по курсу и чуть левее, - говорю я Тане. - По-моему, это та самая стерва, которая увела моего отца из семьи.
Тана чуть не подпрыгивает на месте и заглядывает мне в глаза:
- Не поняла?
Я наскоро пересказываю ей утренний разговор с отцом.
- Ну что за мудак! - восклицает Тана и вскакивает с диванчика.
- Эй, ты куда?
- Пойду выясню, кто она такая.
Пока я раздумываю, стоит ли это делать, Тана уже скрывается в толпе и вскоре как бы случайно оказывается рядом с двумя беседующими парами. Я наблюдаю за тем, как она знакомится с ними и на правах дочери хозяина дома заводит светский разговор. При этом я вижу, что отец также наблюдает за происходящим. Он одновременно зол и растерян и явно не знает, что делать дальше. Я поднимаю бокал, словно чокаясь с отцом на расстоянии, и обнаруживаю, что выпить-то мне уже и нечего. Встав с дивана, вновь иду к бару и заказываю себе виски. Вдруг меня окликает Дотти, до этого мирно беседовавшая с моей мамой.
- Ой, мне тут твоя мама рассказала, что ты в городе на работу устроился, - ласково, я бы даже сказал, льстиво щебечет Дотти. - Ты и жить туда переехал. Может быть, со временем поможешь Тане найти хорошую работу в Нью-Йорке. Я имею в виду, когда она в колледже доучится.
- Дотти, она же вся в вас, ну какой из меня ей помощник.
- Ах ты, проказник! - хихикая, произносит Дотти, слегка шлепая меня по руке ладонью, как игривая кошка.
Ей явно хорошо и весело, зато моя мама, особенно по контрасту с нею, выглядит на редкость грустной и уставшей.
- Мама, ты как? - спрашиваю я.
Она не отвечает. В дело вписывается Дотти:
- Джуди?
Мама словно выходит из ступора и говорит:
- Ничего-ничего, все нормально. Вот только... водички бы.
- Пойдем, - говорит Дотти и, взяв маму за руку, ведет ее в сторону кухни. - У меня в холодильнике как раз минералка есть, вроде бы даже «Эвиан».
Я высматриваю в толпе Тану. Оказывается, ее успел перехватить тот самый рэпер средней известности, и, похоже, она вовсе не против побеседовать и, быть может, даже пококетничать с ним.
- Koki? - раздается у меня за спиной знакомый хрипловатый голос.
- Да ладно выдумывать-то, - говорю я, оборачиваясь к соблазнительному «эльфу».
Официантка в ответ улыбается мне и говорит: .- Это блюдо из кухни кванза, вроде бы из гороха делается.
- Нет уж, я лучше по виски, - говорю я, поднимая стакан. - Наверное, нам нужно будет как-нибудь отдельно отдать должное кухне кванза Только не здесь и не так.
- Интересно, как же? - игриво переспрашивает меня девушка.
Прежде чем я успеваю ответить, к нам подбирается Тана и, схватив с подноса весьма подозрительного вида закуску, говорит:
- Обязательно нужно попробовать. «Озорной эльф» понимающе улыбается и отходит
в сторону.
- Между прочим, дорогая моя, я тут с этой разносчицей коки вовсю заигрываю, а ты так бесцеремонно нас обламываешь, - говорю я Тане, убедившись, что официантка удалилась на достаточное расстояние.
- С кем? С нею? - Тана чуть не давится от смеха. - Я тебя умоляю.
- Не твое дело, - с улыбкой говорю я. - Ладно, удалось что-нибудь выяснить?
- Я выяснила, что наш гость Джей-Биг сам играет на всех инструментах.
Тана смотрит на рэпера. Джей-Биг перехватывает ее взгляд и улыбается. На половине зубов у него золотые коронки.
- Ну, это уж наверняка, - недовольно бурчу я. - Он тебе еще не предложил сыграть на чем-нибудь? На кожаной флейте, например?
Тана пихает меня локтем в бок и спрашивает:
- Эй, что с тобой?
- А что? Может быть, я ревную?
- Вот это правильно. Между прочим, он сказал, что мы могли бы вместе «замутить» что-нибудь.
- Bay, - говорю. - Ни дать ни взять - верная попутчица, одна из его шлюшек. Ладно, давай лучше рассказывай, что тебе удалось выяснить о нашей Белоснежке.
- Ты был прав, ее действительно зовут Джанни. Джанин Кентербери или что-то в этом роде. Замужем за Тедом Кентер-не-помню-как-правильно. Это тот, который в жутком свитере. Согласись, коричневая новогодняя елка - редкий маразм?
- Это что, отец пригласил ее сюда?
- Сомневаюсь. Вроде бы она знакома с Ларри, - говорит Тана и, увидев мою вопросительно вздернутую бровь, поясняет: - Знакома в чисто профессиональном плане.
- Маму все это, похоже, окончательно выбило из колеи, - говорю я, обводя взглядом гостиную.
Мама действительно так до сих пор и не вернулась с кухни.
- Думаешь, она уже в курсе? - спрашивает Тана. Я пожимаю плечами.
- Слушай... Ты ведь вроде бы хотела поговорить со мной о чем-то важном.
- Потом, - говорит Тана. - Ты когда успел на виски переключиться? Похоже, мне долго придется тебя догонять.
На полдороге к бару нас перехватывает Дотти. У нее опрокинутое лицо, по щекам течет тушь с глаз. Минуту спустя я взлетаю вверх по лестнице на второй этаж и с воплями бегу по коридору, распахивая двери. И обнаруживаю то, что, в общем-то, и ожидал увидеть: в большом стенном шкафу гардеробной уединились - как подростки втихаря от родителей - Джанин и мой папаша. Отец растерянно разводит руками, Джанин одергивает и машинально начинает разглаживать задранное и помятое платье.
- Ну, в общем-то... - говорит отец, - я все равно собирался вас познакомить, не в такой, конечно, обстановке, но тем не менее...
Джанин вслед за отцом пытается делать вид, как будто ничего экстраординарного не произошло. Она улыбается и протягивает мне руку. Мне сейчас не до нее, как, в общем-то, и не до выяснения отношений.
- Мама, - говорю я. - Она там, на кухне... Потеряла сознание. «Скорую» уже вызвали.
— 20 —
|