|
* Имеется в виду исполненная Мюрреем Хэдом песня «Оne Night in Bangkok» из мюзикла «аббовцев» Бенни Андерсона и Бьорна Ульвеуса «Chess» («Шахматы», 1984).
Вечером накануне отлета Кей мы решаем вместе поужинать где-нибудь в Вест-Виллидж. Мы заходим в какой-то тихий закуток на Бэрроу-стрит - место, которое еще неделю назад я бы всячески охаял и безжалостно осмеял: скрипочки всякие, статуэтки, прочие «искусства», - все для того, чтобы искусственно создать романтическое настроение для денежных мешков, которым не хватает не то подлинной страсти, не то просто оригинальности. Так нет же, сегодня я ловлю себя на том, что вместе с лохами, сидящими за соседними столиками, умильно улыбаюсь и чуть не пускаю слезу при виде того, как две пары одна за другой договариваются о помолвке и обмениваются кольцами. Мы даже меню не успели открыть, а вокруг уже столько счастья нарисовалось. После ужина мы с Кей идем пешком обратно в гостиницу. Она берет меня под руку и опирается на мой локоть - по-хозяйски, как давняя, имеющая на это полное право любовница. Я же чувствую, что не иду, а скорее плыву по улице в теплой, благоухающей ванне, наполненной эндорфинами. Говоря менее цинично, я просто влюблен по уши.
- Даже не верится, уже завтра я уезжаю, - говорит Кей позже, когда мы, позанимавшись любовью, лежим, обнявшись, в постели. - Не хочу уезжать, не хочу оставлять тебя здесь.
Меня так и подмывает рассказать ей все про приготовленный сюрприз, про чувства, которые я к ней испытываю. Но Кей не дает мне выговориться и, взгромоздившись на меня сверху, настойчиво требует очередного раунда взаимного удовольствия.
- Я тебя перед отъездом так затрахаю, - говорит она, - что ты об этом деле и думать не захочешь, пока я не вернусь.
Проснувшись на следующее утро, я обнаруживаю, что Кей, оказывается, уже уехала в аэропорт. Забавная и в то же время очень сентиментальная записка обещает мне еще больше удовольствий по ее возвращении. Из пелены сладкой грусти меня вырывает жужжание пейджера. Я смотрю на дисплей: очередной незнакомый номер с Лонг-Айленда. Выясняется, что это Дэнни Карр.
- С возвращением вас, Дэнни. Как Флорида?
- Слишком много снега, - отвечает Дэнни, явно имея в виду не атмосферные осадки. - Куча силиконовых сисек. И откуда они только берутся? Впрочем, я, конечно, не жалуюсь - девчонок полно, а значит, и конкуренция среди них большая. В общем, трахайся не хочу. Короче, мне на этой неделе двойная доза нужна.
- Двойная? Да вы что - смеетесь? Я не уверен, что получится набрать даже то, что я вам обычно приношу. Вы же не сказали мне, когда возвращаетесь.
- Нужно наперед думать, сынок. Ладно, я намек понял. Плачу тройную цену.
- Дэнни, даже если бы я сумел набрать столько товара, у меня не хватит денег, чтобы отложить его для вас. Мне же выручку каждый вечер сдавать нужно, а в долг у нас никому не дают.
- Четыре цены, ты слышал? Приезжай ко мне в Бриджгемптон, и я заплачу тебе вперед сколько нужно.
Я звоню Билли и «радую» его тем, что сегодня не смогу выйти на работу, сославшись на мамино здоровье. Час спустя я уже сижу в электричке, идущей на Лонг-Айленд, через Левиттаун к Гемптонам. Поеживаясь на холодном ветру, выхожу со станции, ловлю такси и называю шоферу адрес, который продиктовал мне Дэнни. Вскоре я уже звоню в звонок, и мне открывает дверь солидный мужчина весьма почтенных лет, который вполне мог бы сойти за дворецкого, будь на нем надето хоть что-нибудь, кроме куска крупной сетки. По-моему, это не что иное, как гамак.
- Здрасте! - говорю я, немало удивившись, впервые увидев вблизи такое количество старческой, сплошь покрытой сеточкой мелких морщин кожи.
- При-вет! - отвечает мне старик. Говорит он медленно, по слогам, явно с каким-то акцентом; наверное, немец. - Это ты? Странно. Я заказывал помоложе.
- Я, это... Наверное, домом ошибся.
- Уймись, Ганс, - раздается голос Дэнни, нарисовавшегося в дверном проеме; я вздыхаю с облегчением, увидев, что на нем куда более целомудренный купальный костюм - обычные мужские плавки. - Не стой в дверях, возвращайся в сауну. Не бойся, когда до развлечений дело дойдет - я тебя позову.
Ганс недовольно хмурится и уходит вглубь дома. Я лишь успеваю заметить, что под нарядом из гамака на нем надеты трусики-стринги.
- Гребаные немцы, - негромко говорит Дэнни. - Ты бы знал, на что только идти приходится, чтобы они были довольны. Спасибо, что приехал в такую даль. В другой ситуации я бы Рика сгонял. Но этому козлу хрен дозвонишься - отпуск у него, видите ли, рождественские каникулы. Выпить хочешь? Или, может быть, нюхнуть? У меня свежак есть - из Боливии.
Я показываю рукой через плечо и поясняю:
- Такси ждет.
- Ну да, да, конечно, - говорит Дании и скрывается в глубине дома.
Буквально через минуту он возвращается и дает мне три тысячи долларов.
Вся следующая неделя проходит у меня как в бреду. Мои воображаемые курильщики дымят как паровозы, чтобы обеспечить меня десятью дополнительными пакетиками травы для Дэнни. Я с трудом выкроил время съездить в турагентство и забрать паспорт. Затем - звонок маме с извинениями. Впрочем, я прекрасно понимаю, что нужно ей сказать: ее настроение заметно улучшается, как только она по намекам догадывается, что в моей жизни вполне четко обозначилось присутствие женщины.
Только в пятницу после полудня - буквально за несколько часов до отлета в Корею - мне удается собрать то количество травы, которое заказывал и даже заранее оплатил Дэнни. Загрузив пиджак двумя с лишним фунтами марихуаны, я сажусь на метро и еду по уже знакомому маршруту. В первый раз за все это время на первом этаже бизнес-центра, где находится офис Дэнни, нет охранника, пропускающего своих и выписывающего пропуска посторонним. Журнал посетителей лежит на стойке, и я, издевательски ухмыляясь, записываюсь под именем мистера Грина. Еще несколько шагов - и я захожу в лифт. Кнопка нажата, двери закрываются.
Двери вновь открываются, и я вижу прямо перед собой двух полицейских.
Инстинкт самосохранения впадает в истерику и требует от меня: «Беги, беги!» Остатки оглушенного здравого смысла с ужасом констатируют, что выполнить эту рекомендацию, учитывая геометрические особенности замкнутого пространства лифта, объективно невозможно. К тому же копы смотрят на меня в упор.
- Все нормально, - говорит один. - Это не бомба, не чрезвычайное происшествие, просто - работаем.
Я пытаюсь изобразить на физиономии приветливую улыбку. Насколько убедительно это у меня получается - понятия не имею. Я физически чувствую, как у меня мгновенно поднимается температура. Еще немного, и от такой жары воспламенится марихуана, распиханная по карманам пиджака. Да еще этот запах, который ни с чем не перепутаешь, - я уверен, что от меня разит за версту. В общем, понимаю я, отсюда мне только одна дорога - в тюрьму. Как я шел по коридору, по правде говоря, не помню. Каким-то образом я оказался перед стойкой Рика и, оглядевшись, понял, что вовсе не избежал бури, а наоборот - оказался в ее эпицентре: офис Дэнни просто наводнен людьми в синей форме.
То, что для меня предстает сценами фильма ужасов, для Рика, похоже, выглядит чем-то занятным и даже захватывающим: он спокоен, расслаблен, а глаза его,, пожалуй, даже чересчур широко открыты. В общем, ощущение такое, что он оказался на съемках любимого сериала про полицию и никак не может нарадоваться своему везенью. Он хочет мне что-то сказать, но в этот момент из кабинета его босса выводят Дэнни, который пристегнут наручниками за обе руки к двум мрачного вида мужикам в серых костюмах.
Дэнни смотрит сквозь меня, как будто меня здесь и нет. Господи, как же я благодарен ему за эту выдержку.
- Попомни мои слова, Рики, - говорит он, обращаясь к своему помощнику, - я еще вернусь и трахну тебя во все дыры.
- Свои романтические порывы приберегите для сокамерников. Вот там, в тюрьме, хоть утрахайтесь, - огрызается Рик.
Дэнни в ответ даже не смеется, а гогочет и затем говорит:
- Какая тюрьма, какие сокамерники? Сынок, ты что, думаешь, меня на самом деле в тюрьму посадят? Хрен тебе, ублюдок недотраханный! В худшем случае посижу под домашним арестом в загородном доме, пока адвокаты разбираться будут.
- Я бы на вашем месте не столь оптимистично смотрел на собственное будущее, - заявляет вышедший из кабинета вслед за Дэнни и его конвоирами еще один мрачный дядька в костюме.
По его виду я понимаю, что он здесь Самый Главный. В руках у него знакомый мне девайс - испаритель, которым пользовался Дэнни.
- Лично я уже определил присутствие в вашем кабинете, как минимум, трех наркотических веществ, относящихся к группе А, - говорит Самый Главный. - Дождемся результатов экспертизы и добавим эти материалы к основному обвинению. Уверяю вас: ваш белоснежный воротничок при наличии такого количества статей в обвинении покажется судье ой каким запятнанным. В общем, Дэнни, я бы на вашем месте на адвокатов не очень рассчитывал, пусть они у вас и очень хорошие. - Обернувшись к одному из полицейских в форме, Самый Главный командует: - Скинь все с этого стола, ладно? Освободи место для изъятой наркоты и всех этих приблуд для ее употребления. Журналистам вечно фотографии подавай. Пусть порадуются. - Затем, неожиданно обернувшись ко мне, спрашивает: - А ты кто такой? Какого хрена тут делаешь?
Ответить на эти вопросы можно по-разному. Вариантов, конечно, масса, но ни один из них в этот момент не кажется мне не то что хорошим, а даже приемлемым.
- Вы знаете этого человека? - спрашивает он Дэнни.
- Я никого и ничего не знаю, - дерзко, я бы даже сказал, нагло заявляет Дэнни. - С этого момента все общение - только через моих адвокатов.
И Дэнни проводит рукой перед ртом, словно закрывая его на молнию, а затем отбрасывает в сторону воображаемый ключ.
- Выведите его отсюда, - говорит Самый Главный и, принюхавшись, добавляет: - Дева Мария и Святой Иосиф, да как их только раньше никто не сдал: тут же весь этаж травой пропах.
Самый Главный возвращается в офис Дэнни, а я остаюсь стоять, где стоял, - лицом к лицу с Риком.
- Что-то мне подсказывает, что Дэнни сегодня не до тебя, - говорит он с ухмылкой. - Пойдем провожу до лифта.
Рику явно не терпится поделиться новостями.
- Сам знаешь, он в последнее время все с какими-то немцами возился, привечал их, развлекал по-всякому... - Рик начинает выкладывать мне подробности происходящего, как только мы отходим на несколько шагов от полицейских и становится понятно, что они нас не услышат. - В общем, тут такие дела творились... Они ему из Ирана деньги переводили. Представляешь себе, из Ирана, от этих гребаных коммунистов.
Я с трудом подавляю желание восполнить пробел в Риковом образовании, мол, Иран - вовсе не коммунистическое государство, а классический пример теократии.
- Да ты что, с ума сойти! - говорю.
- Вот так-то... А ты говоришь... Ладно, я-то знаю, что ты ему наркоту поставлял, и если бы его по этой статье брали, то и ты бы не отвертелся. Но сам понимаешь: при таком раскладе наркотики - вообще дело десятое. На них и наткнулись-то только тогда, когда к нему в кабинет пришли. В общем, я так думаю: живи и не. мешай жить другим. Согласись, я ведь прав? А трава - да пошла она на хрен! Кто в наше время курит марихуану? Это же отстой. Слушай, вот если бы смог раздобыть мне кокса...
Коридор и холл на этаже просто кишат полицейскими в форме и в штатском. К счастью для меня, они вроде бы заняты своим делом и им не до того, чтобы подслушивать наш разговор.
- Не понимаю, о чем ты...
- Ну да, конечно, ты понятия не имеешь, о чем я говорю. Ладно, дело твое. Твоя жизнь - твоя игра. С Новым годом!
- Счастливо, Рик, еще увидимся,- говорю я, с трудом заталкивая свое тело в лифт.
- А Дэнни - он свое получил. По заслугам.
- По заслугам никто не получает, - говорю я, обращаясь не столько к Рику, сколько уже к закрывающимся дверям лифта. - А то, что получают и имеют, получено незаслуженно. - Эту фразу я договариваю уже в полном одиночестве в спускающемся на первый этаж лифте.
Я быстрым шагом прохожу, наверное, с десяток кварталов, время от времени нервно оглядываясь через плечо. Я, конечно, не специалист по конспирации, но, похоже, отправить за мной «хвост» действительно никому не пришло в голову. Поплутав еще немного, я ловлю такси.
- Аэропорт «Кеннеди», - говорю я, садясь в машину.
На часах почти шесть. До встречи с мистером Йи остается около двух часов.
- Сколько ехать будем? - спрашиваю водителя. Таксист - толстый, просто необъятных размеров
мужик с непроизносимым именем - смотрит на меня стеклянными, бессмысленными глазами и наконец выдает:
- Это как пойдет... Пробки...
В следующую секунду он, отъезжая от тротуара, чуть не угощает бампером припаркованную машину. Резко затормозив, он выдает тираду явно каких-то крепких выражений на незнакомом мне языке. Скорее всего, на одном из восточноевропейских.
- Вы как - в порядке? - спрашиваю я. Таксист фыркает мне в ответ и, подумав, поясняет:
- Вторая смена кряду.
- Вы уж постарайтесь сделать так, чтобы мы доехали до аэропорта в целости и сохранности.
- Что-то не нравится - лови другую машину, - раздраженно говорит таксист, обернувшись, чтобы посмотреть мне в глаза.
- Вы бы лучше на дорогу смотрели, а не то...
Поздно. Я слышу противный скрежет металла - это наше такси притирается бортом к припаркованной у тротуара машине. Водила резко крутит руль в другую сторону и, явно перестаравшись, вписывается в крыло здоровенного седана, тихо и спокойно катившего себе в соседнем ряду. Меня швыряет вперед, затем вбок - это мой пилот так энергично работает рулем, пытаясь вернуть машину на путь истинный. Увы, все эти манипуляции приводят к противоположному результату: наше такси заносит и разворачивает поперек дороги. Мы ощутимо бьемся о еще два автомобиля и наконец останавливаемся практически против движения. Вокруг нас тотчас же происходит еще несколько аварий: бьются те машины, водители которых не успели вовремя среагировать на наш высший пилотаж.
Наверное, с минуту мы сидим молча и осмысливаем случившееся.
- Пойду-ка действительно ловить другое такси, - говорю я наконец и, выбравшись из изрядно помятой машины, иду по тротуару, который кажется мне сейчас самым безопасным местом на улице.
Идти, по всей видимости, придется долго: в результате аварии движение на Первой авеню полностью парализовано.
- Эй, а по счетчику заплатить! - орет мне вслед таксист, выскакивая из машины и даже потрясая чем-то вроде полицейской дубинки.
Я показываю ему средний палец и, перебравшись через капот какой-то здоровенной клыкастой машины, трусцой пробегаю два длинных квартала, выскакиваю на перекресток с параллельной авеню и ловлю другое такси.
- «Кеннеди», - вслед за мной повторяет мой новый водитель - колоритный пакистанец в тюрбане, который по крайней мере не выглядит смертельно уставшим. - Через тоннель поедем или по мосту?
- А как быстрее? Таксист пожимает плечами:
- Это уж когда как. Решать вам.
- А обычно как быстрее получается?
- Иногда по мосту, иногда через тоннель.
- Ладно, давай через тоннель.
- Я думаю, что по мосту, может быть, и быстрее получится.
- Ладно, - говорю я, - через мост так через мост. Такси подкатывает к международному терминалу
аэропорта, опаздывая на назначенную мне встречу с пунктуальнейшим мистером Йи минут на десять.
- Нужно было все-таки через тоннель ехать, - глубокомысленно изрекает таксист. - Никогда не угадаешь, как повезет...
- Сколько?
- Сорок два доллара.
Я сую ему три двадцатки.
- А помельче нету?
Я мотаю головой в ответ. Он вздыхает и приступает к хорошо отрепетированному спектаклю: хлопает себя по карманам, заглядывает в какие-то ящички...
- Вы ведь не спешите? - заботливо интересуется он. - Я пойду разменяю.
- Молодец, отлично сработано, - говорю я ему и выскакиваю из машины, оставив на чай почти половину суммы со счетчика.
- Храни вас Господь! - вопит он мне вслед. Как, собственно говоря, и было обещано, пунктуальнейшего мистера Йи уже нет на месте.
- Твою мать! - ору я едва ли не в полный голос, не обращаясь ни к кому конкретно.
- Эй, парень, полегче, не дома, - делает мне замечание проходящий мимо полицейский из охраны аэропорта.
Я пытаюсь разыскать мистера Йи, о чем по моей просьбе даже объявляют несколько раз по громкоговорящей связи на весь аэропорт. Безрезультатно. Я пытаюсь дозвониться до курьерского агентства - тоже мимо. К тому времени, как мне становится понятно, что я попал, до отлета моего рейса остается меньше часа. Я сползаю рядом со стойкой регистрации и в отчаянии закрываю голову руками. «Ничего. Каких-то две недели, и ты ее снова увидишь», - мысленно пытаюсь утешить я сам себя.
- Вам плохо? - спрашивает женщина, работающая за стойкой регистрации.
Она кореянка, как мне кажется, - средних лет и одета в униформу той самой авиакомпании, самолетом которой я должен был улететь.
- У меня мама умирает, - говорю я неизвестно зачем и удивляюсь сам себе.
Вдруг я замечаю, что плачем мы с нею уже вдвоем.
- И что - вы на самолет опоздали? - заботливо спрашивает она, протягивая мне упаковку с бумажными носовыми платками.
- Мне должны были передать билеты здесь, в аэропорту, но мое такси попало в аварию, и в итоге я опоздал, а он меня не дождался.
Я достаю из пачки платок и начинаю усиленно тереть глаза. Мой перепуганный и уставший мозг отказывается контролировать язык и только, изумляясь, прислушивается к тому, что тот мелет.
- Она в больнице, в Сеуле... - слышу я собственный голос.
Избавлю вас от подробного описания дальнейшего спектакля, могу лишь сказать, что зрелище было жалким, омерзительным, по сути своей, чудовищно бесстыжим, но в итоге - на удивление результативным.
- Все, чем я могу вам помочь, - говорит кореянка, обращаясь ко мне, - это продать билет. На этот рейс остались свободные места.
- Да у меня и денег-то в обрез.
- С учетом состояния вашей мамы я могу оформить билет по специальному тарифу для тех, кто летит на похороны близких родственников. Вы сможете заплатить триста пятьдесят долларов?
Я молча киваю ей, давая понять, что эта сумма мне по карману. У меня действительно осталась почти тысяча долларов - навар с так и не состоявшейся сделки с Дэнни. Сверившись с моим паспортом, женщина вписывает в бланк билета какие-то буквы и цифры, а затем спрашивает:
- Когда вы собираетесь возвращаться обратно?
- А в понедельник с утра можно?
- Господи, да это же практически туда и обратно! - сочувственно глядя на меня, говорит она.
Я мрачно киваю и преданно, по-щенячьи, смотрю ей в глаза. Бедная женщина снова начинает плакать.
- Да, и вот еще что, - говорит она, размазывая слезы по щекам. - Посадочный талон я вам могу дать только в первый класс.
Буквально через минуту я уже несусь на всех парах через зал вылета к нужному мне выходу на посадку. Почему-то мне кажется, что в этот момент я должен напоминать О-Джея Симпсона в старом рекламном ролике компании «Хертц». Предпосадочный контроль я прохожу уже буквально в последнюю минуту. Стюардесса берет у меня из рук билет и, увидев в нем пометку о первом классе, с удвоенной вежливостью провожает меня на место. Да, в таком шикарном кожаном кресле мне сидеть еще, пожалуй, не доводилось. Я прикидываю, что эта роскошная штуковина вряд ли влезла бы не то что ко мне в номер, но и в мою комнату в родительском доме.
- Желаете коктейль? - спрашивает меня стюардесса.
Вскоре самолет выруливает на взлетную полосу и еще через несколько секунд отрывается от земли. Примерно через час после начала полета пожилая дама, сидящая рядом со мной, широко улыбается и решает завести с соседом подобающую в дороге светскую беседу.
- Вы, наверное, тоже любите путешествовать? - говорит она. - Я, например, просто обожаю дальние перелеты. Здесь, в самолете, чувствуешь себя совсем не так, как на земле. Тут даже воздух пахнет как-то иначе. Похоже на садик у моего дома.
Я принюхиваюсь, и вдруг меня осеняет: а ведь старушка-то не в маразме, и любимый садик мерещится ей не на пустом месте. Привет от двух фунтов марихуаны, пакетики с которой я по-прежнему таскаю на себе. Я прошу у соседки прощения и направляюсь в уборную. Уединившись в тесной кабинке, я один за другим спускаю в унитаз пакетики с «зеленой валютой» - на две тонны баксов.
— 25 —
|