|
вернувшись?! Мешок со студнем и шлюху с заплетающимся языком! Ну, что звали-то? Предложить есть что? Или вы вытащили меня оттуда, чтобы сидеть тут и пялиться на меня с открытым ртом - словно посрать тужитесь? - Что есть сущее? - была не была, спросил я. Голос не ответил. Взгляд медленно обежал комнату. Уткнулся в складки украшенной знаками зодиака юбки на коленях мадам Лесеркл. Голос зазвучал вновь: - Знал бы я, что ты философ! Любой урод, который непомерно толст, непременно становится философом. И начинает талдычить всем и каждому, что главное - ум, достаточно одного ума, а на тело - плевать. Зачем тревожил мертвых? Или живым с тобой тошно? Я начинал понимать, почему его могилу советовали обходить стороной. - Я просто хотел поговорить. - Да? Ты такой говнюк, что живым неохота изводить на тебя время? - Голос шипел, словно газ, сочащийся из конфорки на плите. Потом тон его совершенно изменился, вернувшись к прежнему диапазону. - А это что за ротастая баба? Ни дать ни взять - рабыня в седьмом колене. - Голос стал тихим и высоким - такой-то и представить невозможно. - Мастерица сосать палку, а? Это похлеще, чем осьминога на хрен накручивать, будь я неладен! Жослин растерялась, не зная, что на это ответить. Правая рука мадам Лесеркл принялась вяло щипать дряблую плоть левой, потом начала теребить ворот блузки. - Просто чудно! Притащиться сюда против воли - кого ради! Ради толстяка, трясущегося над своими жирами, и девки, из тех, от которых мужик уходит на четвереньках, не чуя, что у него между ног... И что вам понадобилось?! Что вам понадобилось, вы?! Совет, как стать еще гаже? Ума не приложу, гаже уже некуда. Или вам приспичило выглядеть не так отвратно? Опять же, ничем не могу помочь! - Если вы заняты, - заметил я, - мы вас здесь не держим. — 260 —
|