|
- Какие? - Известно... В западном направлении. Александр влез с головой под кран. Вода была тепловатой, но когда он отбросил мокрые волосы назад, чернота в глазах прошла. С полотенцем Иванов вынес червонец. - Хватит? Предки на Сочи мне прислали, но я на каникулы отсюда ни ногой. - "Железный занавес" штурмуешь? - Э, нет. На Родину я развернулся. Девиз теперь: "Не вынимая по Стране Советов". А в этом году их небывалый ожидается наплыв. Гуманитарный бум! Причем, смена, скажу тебе, приходит... Акселератки. Еще не поступили, а как дипломницы: и в хвост тебе, и в гриву. Давай завязывай, Сашок, и на подмогу. Этнос разнообразный, причем, лучшие кадры сверхдержавы. Взгляни хоть на эту, на первую ласточку... Он нажал ручку у себя за спиной. Запрокинув оплетенную бутыль из-под "Гамзы", нагота в кровати обливалась, глотая воду. Полоски снятого бикини сверкали так, что Александр схватился за грань и зажмурился. Удостоверившись, что с кадрой все в порядке, Иванов обратил на него изумленные глаза: - Не нравится? - Прости. Просто период такой, что впору "Крейцерову сонату" сочинять. - Случилось что-нибудь? - Угу. Разбит мой Эрос в пух и прах. - Смотри. Где Эрос отступает, там сразу этот, как его - Бог смерти... Сам же говорил. Возвращайся, друг. Сашок? Оставляя единственного кредитора в недоумении и тревоге, Александр, пятясь, вышел в коридор и закрыл перед собой эту дубовую дверь с четырехзначной латунной цифрой. Бесконечную сумму страданий государство свело к цифре 5 (пять) рублей. Несмотря на очередь из распаренных женщин, в сберкассе не преминули возвысить голос: - За аборт? Смотрели на него, как на убийцу. Оставляя след пальцев на черной пластмассе, он соскреб бумажку. Пустые дворы. Земля трескалась, как асфальт. Пух тополей вдоль бордюров свалялся грязной ватой. Из-за серо-кирпичных углов тянуло то карболкой, то помойным гниением. Пятиэтажки унылого цвета. Одна нежилая. Он вошел и вернул проштампованный счет. - К ним нельзя. Медсестра взяла передачу - в полиэтиленовом мешочке два кроветворных граната. Приобретенных у таджика на рынке. - Писать не будете? Она подозвала других сестер, чтобы показать, как, сидя на ступеньке, он выбивает на машинке то, что самому показалось больше похожим на угрозу: Я люблю тебя. Не разлюблю никогда. - Будете ждать ответ? Он был по-французски и от руки: Моi поп plus. Donne-lui troisroubles*. * Не я тебя. Дай ей три рубля (фр.) Трех уже не было, но он отдал последний. Вышел, увидел скамейку. Перебитая рейка приподнялась под ним. В зарешеченных ямах полуподвала и на первом этаже окна были забелены. Выше из них, навалившись, смотрели соотечественницы. Простоволосые. Выдавив груди в разрезы рубах. Не все тяжело и угрюмо. Некоторые улыбались и что-то о нем говорили, отчего над головами у них возникали соседки. — 46 —
|