|
Потом на сцену вызвали "посланницу будущей Испании". На выпускном экзамене по научному коммунизму Инеc возникла насчет Чехословакии, но диплом ей все равно дали и даже вручали его с помпой, высказав надежду, что на Западе она понесет людям правду о стране, которую ей довелось узнать. Глядя себе под ноги, Инеc стала спускаться. Александр встал навстречу - и зал внезапно онемел. Так, что где-то далеко послышалась сирена "скорой помощи". Президиум смотрел на них сверху. Они повернулись к выходу, он обнял ее за бедро. Ковровая дорожка казалась бесконечной. Ряды выпускников и их родителей поворачивались вслед. За дверью она прижала диплом к груди: - Неужели все кончилось? На солнце стало черно в глазах. Асфальт продавливался под ногами. Двор, проходная. Они пересекли проспект. Учебная территория за высокой решеткой была пустынна. Здания, корты, стадионы... Никого. Только вдали под солнцем две фигурки - Перкин с матерью. У Перкина на голове пилотка из газеты. Эсфирь Наумовна была в соломенной шляпке с парой лакированных вишен, на руках нитяные перчатки. - Поздравляю, - сказал Александр. - Было б с чем... - "Красный" же диплом! - А в аспирантуру сына замдекана. С "синим". Еще на первом курсе профессор, потрясая курсовой работой Перкина, кричал, что он бы за это сразу ученую степень - гонорис кауза! - Не тебя? Перкин мотнул головой. - Свободное распределение, - сказала его мать. - На все четыре стороны. - Одна пока открыта, - заметил Александр. - До Вены, а там куда угодно. Хоть в Иерусалим, хоть в Гарвард. - О чем ему и говорю. Перкин сжал челюсти. - Вот так уже неделю - как бык. - Повернувшись к Инес, мать Перкина перешла на идиш. - Инес из Парижа, - сказал Александр. - Откуда? Перкин буркнул: - Сказано тебе. - Лева, не хами. А я подумала, что вы нашли себе... Средство передвижения, как говорится. По-русски девушка не понимает? - Я понимаю, понимаю, - заверила Инеc. - Ой, извините... Лев, надень панамку! Удар сейчас хватит. Остановите его, Александр... Перкин отбросил руку: - Все меня вытолкнуть хотят. Неужели даже ты не понимаешь, что это родина? Ему было семнадцать, когда Александр с ним познакомился на лекции. Голова у него была забинтована. Он только что похоронил отца, а вдобавок был избит шпаной. Ударили кастетом, а потом ногами. Но он держался, этот вечно небритый мальчик, вещь-в-себе. "Ночь хрустальных ножей" на факультете стояла все пять лет. Он был единственный, кто выжил. Для того, чтобы оказаться с "красным" дипломом в тупике. На выжженном пространстве Ленинских гор. — 42 —
|