Проклятие профессии. Бытие и сознание практического психолога (Загайнов Р.М.)

А если все-таки неудача? Состоится ли тогда возвращение?

Вспоминаю разговор с руководителем спорткомитета,

который так и сказал:

—Мы можем навсегда потерять этих шахматисток.
И я задаю себе вопрос: «Что я должен сделать, чем

пожертвовать, чтобы этого не случилось?* Я на многое готов ради удачи этих двух, в общем-то, чужих для меня

людей.

* * *

И вот пришел он — этот день ПОБЕДЫ! Литинская остановила часы, и мы встали. И сразу вышли из зала. Выходим на улицу и молча стоим все вместе в темноте осеннего вечера. Ждем Нану.

Но первой выходит заплаканная Литинская с тренером и отцом.

И я отворачиваюсь, чтобы не встретиться с ней взглядом.

Нана должна вот-вот подойти, и мысленно я командую себе: «Работа продолжается», и обращаюсь к нашим:

—Только прошу — никакой праздничной реакции.
Иначе можем так расслабить Нану, что потом будет ее не
собрать. А к Вам, Марк Израилевич, просьба: подумайте,
за что можно ее покритиковать.

Дворецкий говорит:

Честно говоря, она играла блестяще.
Значит, надо придумать, — настаиваю я.
Уже придумал, — говорит мой единомышленник, —
например, за ход «ферзь аЗ».
Ну и отлично, — подвожу я итог.

Выходит Нана и идет к нам. Где-то уже достала сигарету и жадно затягивается.

—Наночка, — говорит счастливый и сразу все забыв
ший Джаноев, — двадцать пять дней ты не выигрывала!

У Наны нет сил отвечать, и на эти слова она только тире раскрывает глаза. И Давид подтверждает:

—Да — с девятого сентября.

Я жду, пока каждый не скажет ей что-то хорошее, а потом говорю:

Проклятие профессии

Два матча

—Сразу ноги в теплую воду и чай с медом.

И она посмотрела на меня таким укоризненным взглядом, что он до сих пор гложет меня. Но я добавляю:

—Да-да, потому что ничего еще не кончено.
Теперь я уже навсегда понял, что только так и нужно.
За нами приходят две машины, и я сажусь не в ту, где

расположилась Нана.

* * +

Но в номере никого не удержать. Смех, радость. Все говорят, и никого не слышно. Я изучаю лица дорогих мне друзей и думаю: «Лучшие часы жизни. Остановись, мгновение!»

Пьем кефир с печеньем, больше ничего не успели достать. Стоит гвалт. Но мы с Наной сидим напротив, и она слушает меня.

—Главное, все пять часов Вы были хладнокровны, —
говорю я.

Нана соглашается, кивает. А я специально отмечаю то, в чем надо усилить уверенность Наны перед дополнительными и снова решающими партиями, убедить Нану, что это уже есть у нее, хотя сам я и не очень уверен в этом.

У нас впереди еще лечение, и надо как-то гибко подготовить людей к расставанию, хотя мне трудно пойти на это.

— 37 —