|
А многим ли от этого ребенка отличается взрослый человек? Передо мной «Советский спорт» от 22 мая 1992 года. Интервью с хоккеистом сборной страны Николаем Борщевским, и почти в каждом своем ответе он касается переживаний, связанных с его самооценкой (так не опора ли это?): «Требуется как минимум характер, чтобы не разувериться в собственных силах, не махнуть на себя рукой. Приличных игроков немало на этом сломалось... Когда тебе вместо совета дельного такого наорут (это об игре сборной на чемпионате мира), что уши в трубочку сворачиваются... В "Спартаке" избавился от одного из самых назойливых комплексов — боязни ошибиться. В "Динамо" подленькая эта, трусливая мыслишка засела 510
в подсознание глубоко. Сейчас мол, не дай Бог ошибусь, и поминай как звали основу, на скамейку враз определят... Что толку, если подойдут ко мне и станут кричать во все горло. Я и сам знаю, где ошибся, и самому от этого тошно. От криков грубых только лишний раз мандражировать начинаешь». Сколько раз я слышал от спортсменов эти слова: «Теряю уверенность». А она не сама по себе уменьшается. Она — зеркало самооценки и ее производная, а сниженная самооценка отражается на том, что спортсмен называет уверенностью, проявляясь, например, в недооценке себя и, наоборот, в переоценке соперника и трудности стоящей перед ним задачи. Да, Карпов прав, нужны мощные внутренние силы сопротивления, а искать и находить их человек должен в основном сам. Помочь ему в этом практически невозможно. И герой — тот, кто после заниженных оценок, полученных от родителей и школьных учителей, и всех переживаний, пришедшихся на его долю, все равно смог (!) подняться в своей самооценке! Кто заслужил своим трудом право на казалось бы совсем обычные слова: «Я верю в себя!» Я готов преклоняться перед таким человеком! Я посмотрел на сцену, куда пригласили участников утихшего сражения, и вгляделся в лицо «нашего шефа». Он хорошо держался, только глаза были совсем другие. И тут же я выругал себя — о чем пишу, когда думать надо совсем о другом. Б три часа ночи отходит поезд, нам еще предстоит (сразу после банкета) собрание группы, и надо быть готовым выслушать кое-что от других и ответить им, если будет необходимость. А еще важнее другое — что сказать на прощание Анатолию Евгеньевичу? Прощание ли это навсегда? Все может быть. И, кто знает, не исключено, что наша группа доживает свои последние часы. Станиславский утверждал, что любой театр умирает каждые пять лет. Жену, как уверяет один американский психолог, необходимо менять через семь лет. Тренер (как я установил) способен с одним и тем же коллективом людей удачно работать не более трех лет» — 334 —
|