Проклятие профессии. Бытие и сознание практического психолога

И вот пример того, как легко может начаться этот процесс — с первой маленькой неудачи. Слово такому авторитету в мире спорта как Борис Беккер:

«Совсем мальчишкой я у себя в Леймене много тре­нировался и играл со Штефи Граф. Но она была луч­шей среди девушек, а я — худшим среди парней. За это я подвергался насмешкам со стороны более зрелых иг­роков. Я дал себе слово смести в будущем всех со своего пути. Эта жажда мести и до сих пор горит во мне, и сей­час во мне ее чувствуют Стефан Эдберг, Иван Лендл, Андрэ Агасси, которые не сделали мне ничего плохого, но чувствуют во мне врага».

«А если бы не было насмешек?» — хочу спросить я. И еще хочу спросить: «А где был тренер, обязанный таких насмешек не допустить?» И тогда мотивационный вакуум Бориса (а в этом возрасте вакуум у всех) мог бы быть заполнен не ядовитыми семенами отрицательной мотива­ции — мести и злобы, а совсем другим, например — тоже биться, но ради любимой мамы и любимого тренера, а потом — ради любимой девушки, а еще позже — ради будущего, а на заключительном этапе, когда личность уже способна на это, положительная мотивация предстала бы в заключительной и прекрасной форме «осознанного дол­га», и ничто уже не изменит, не испортит личность такого

человека! Все, что бы он ни делал в своей жизни, он будет делать через добро, всегда ощущая в своей душе долг пе­ред самим собой и всеми теми, кого он представляет и защищает! И гордость, человеческая гордость будет гла­венствующей мотивацией человека!

Оппоненты, а их с каждой моей новой книгой все боль-ше, я знаю, уже готовы задать мне вопрос: «А вот не было бы такого начала у Беккера и кто знает..?»

«Беккер бы был, — отвечу я им, — потому что от судьбы не уйдешь!» И его судьба с точки зрения спортив­ных результатов была бы столь же эффективной. Но внут­ренний мир Бориса был бы, я убежден в этом, совсем иным. И, кто знает, сейчас ему было бы легче переживать те же одиночество и депрессии, рецидивы которых участи­лись в последнее время. И я не удивился, узнав недавно о его близости к самоубийству.

«А Карпов?» — снова спросите вы.

Весь путь Анатолия Карпова мне незнаком, и я не могу знать, с чего все началось. Но изучая эти его полтора года, я не нахожу в его душе, в характере и поведении злобности, желания ненавидеть и мстить, И знаю, что подстегивать его мотивацию подобными стимулами нет нужды. Не верю также и в то, что его мотивация может быть усилена напоминанием о его сыне или маме, или любимом покойном отце.