Проклятие профессии. Бытие и сознание практического психолога

—А что мы можем сделать? — такой ответ тренера
ждет меня в очередной раз.

Я знаю это и не буду задавать тренерам вопросов. Си­туация неуправляемая, какой всегда она и бывает после поражения большого спортсмена. Прежде всего этим от­личается настоящий спортсмен от массы других — пора­жение для него всегда трагедия.

И еще каждый настоящий спортсмен имеет свою инди­видуальную «форму страдания». Перефразируя известную фразу Толстого — все победители в своей радости мало чем отличаются друг от друга, а все побежденные страда­ют по-своему.

Наш Анатолий Евгеньевич сразу, вернувшись в но­мер, расставляет фигуры и начинается сумасшедший анализ с массой эмоций и слов. Идет процесс, напоми­нающий вскрытие покойника, когда необходимо точно установить — от чего же «умерла» наша позиция.

Он показывает варианты и комментирует... А в голосе его такие мучительные нотки, что больно слушать. И я ухожу из номера, так и не выдержав до конца ни одного такого анализа. И очень жаль мне всегда Михаила Подгай-ца. Он сидит напротив и обязан все выслушать, что адресо­вано ему и не ему, а когда, наконец, встает из-за стола, то напоминает собой человека, побывавшего в сауне и совер­шившего сегодня десяток заходов на верхнюю полку.

Этой ночью я помог Михаилу Яковлевичу, иначе ана­лиз продолжался бы до утра.

—Анатолий Евгеньевич, извините, но хватит. Силы
нам еще понадобятся, — сказал я, вновь придя к ним в
четыре часа.