Разноцветные белые вороны

А вот отец о дочери:

— Она чуть что — не к матери, а ко мне. Меня прямо боготворит. Я с работы прихожу — она ко мне летит со всех ног. Виснет на шее, с колен не слезает, руки целует... Отец для нее все!

А иногда (как в случае со Славиной мамой) родители, даже понимая, что их взаимоотношения с ребенком больше напоминают любовный роман, вполне этим довольны. Во всяком случае, польщены.

—А действительно, — можно спросить, — в чем криминал? Ведь это не реальный брак, не кровосмеше­ние или, по-научному выражаясь, инцест, а психоло­гия... Ничего страшного!

Но те, кто так думает, глубоко заблуждаются. Страш­ного тут достаточно. Это и неизбежные в таких случаях невротические искажения личности, и досрочное про­буждение сексуальности, и огромные, иногда непре­одолимые затруднения в выборе пары в будущем.

А уж если говорить совсем серьезно, то у мальчика, состоящего в «психологическом браке» с матерью, нередко развиваются гомосексуальные наклонности. Очередной парадокс: мать хочет слишком рано видеть в ребенке мужчину, а в результате мужчина вырастает капризным, переутонченным, женственным. Настоль­ко женственным, что может играть роль женщины в гомосексуальной паре.

Пытаясь обрести в мальчике опору, его мать грубо нарушает иерархический стереотип «взрослый — ребе­нок». Служа опорой матери, он сам фактически утра­чивает точку опоры и, как следствие, теряет психичес­кое равновесие.

Помните цитату, с которой мы начали наш разговор? Так вот, разыгравшийся «бес материнской любви» действительно разрушает. Разрушает душу ребенка.

Сознательное отношение к бессознательному

В конце предыдущей главы мы вскользь упомянули о иерархическом стереотипе «взрослый — ребенок». Надо сказать, что таких поведенческих стереотипов, т. е. давным-давно устоявшихся моделей отношений, доволь­но много. И время от времени в разные эпохи возникало и возникает желание какой-то из этих стереотипов сломать. Находились даже умные головы, которые считали, что сломать надо все!

А потом наступали другие времена, «реакционные», когда эти самые стереотипы каким-то магическим образом вновь занимали свое прежнее место.

Вспомним притчу о блудном сыне. Как всякая настоя­щая притча, она многомерна. Это и история целых народов, прошедших путь от рабства через бунт к добровольному следованию государственному закону, и путь отдельного человека, который сначала вынуж­денно зависит от родителей, потом — иногда очень бурно! — переживает подростковый протест, но в конце концов взрослеет и приходит к осознанному почитанию родительского авторитета. Блудный сын — это и распутник-гуляка, который после всех своих бесчинств и безумств греет кости у семейного очага, став ревнивым мужем и строгим отцом. Это и эмиг­рант, который с проклятиями покидает родину, а в конце жизни мечтает хоть одним глазком на нее взглянуть. И конечно же это богоборчество, с его дерзкой, но напрасной попыткой создать мир без Отца и с трагическим крахом этой инфантильной затеи в финале...