Разноцветные белые вороны

Но дело, наверное, в том, что в этот момент происходит встреча. Встреча древнейшего спутника человека с древнейшим человеком, который живет в нас. Быть может — на самом дне нашей души. В нас пробуждается, по определению Юнга, архетип («архе» — первоначало).

Почему у потомственного интеллигента, городского жителя в четвертом поколении, пришедшего на фольк­лорный концерт, при первых же звуках казацкой песни может возникнуть чувство, будто ему все это знакомо и было знакомо всегда? Это в нем, как сказал нам один из таких интеллигентов, запели хором все его прадедушки-казаки.

А вот что писал Януш Корчак, великий польский педагог, легендарный директор Дома Сирот: «...бывают дети, которые старше своих десяти лет... в крови их мозговых извилин скопилась мука многих страдальче­ских столетий. При малейшем раздражении имеющие­ся в потенции боль, скорбь, гнев, бунт прорываются наружу, оставляя впечатление несоответствия бурной реакции незначительному раздражению.

Не ребенок плачет — плачут столетия, причитают горе да печаль: не потому, что он постоял в углу, а потому что их угнетали, гнали, притесняли, отлуча­ли».

А помните хрестоматийную сцену из «Войны и мира», где Наташа Ростова в гостях у дядюшки пуска­ется в пляс?

«Где, как, когда всосала в себя... графинечка, воспи­танная эмигранткой-француженкой, — этот дух, откуда взяла она эти приемы...?» — восхищенно вопрошает Толстой. И добавляет: «Но дух и приемы были те самые, неподражаемые, неизучаемые, русские...»

Откуда? Исследования Юнга помогают нам ответить на этот вопрос: звуки народной песни в артистическом вдохновенном исполнении дядюшки (тоже, между про­чим, не крестьянина, а дворянина) пробудили в Ната­ше архетипическую память, память предков.

Юнг, правда, считал, что общеродовая психика, как и психика индивидуальная, передается генетически, наследуется. Мы думаем, что это не совсем так. Очень многое, как нам кажется, в том числе и неосознанное пристрастие к чему-то и отталкивание от чего-то, зависит от культуры, в которой живет человек. При­чем, говоря «культура», мы в данном случае подразуме­ваем общую атмосферу, или, иначе говоря, культурный воздух.

Мир, в котором мы живем, полон трудноуловимых «напоминаний». Старинные песни — это, конечно, сильный удар по родовой памяти. Но есть множество других напоминаний, не таких сильных и конкретных, но зато постоянных. Они-то и воспитывают душу, насыщают ее животворными импульсами. Это камни, топтанные миллионами ног, это дома, деревья, запахи, это жесты и выражения лиц...