|
Солнце было восхитительно теплым, и камень, на котором он уже довольно долго сидел, тоже нагрелся, так что Пух почти решил уже оставаться Пухом посреди ручья весь остаток утра, когда он вспомнил Кролика. «Кролик», сказал Пух. «Мне нравится потолковать с Кроликом. Он всегда толкует о разумных вещах. Он не употребляет длинных, трудных слов, как Сыч. Он употребляет короткие, легкие слова, такие, как „Не позавтракать ли нам?“ или „Угощайся, Пух“. Я полагаю, что на самом деле я должен пойти и навестить Кролика». Что побудило его подумать о следующем куплете: Да, я люблю потолковать о том о сем. У камелька поворковать За жизнь вдвоем. И сесть у Кролика за стол: Поел-попил – да и пошел. Лекарства лучшего от зол Я не нашел. Итак, исполнив этот куплет, он встал с камня, вернулся обратно через ручей и отправился к дому Кролика. Но не прошел он и нескольких шагов, как стал говорить себе: «Да, но, положим, Кролика нет дома?» «Или, положим, я застряну в его парадной двери, как уже однажды случилось, когда его передняя вдруг стала гораздо меньше?» «Потому что я-то знаю, что я не стал толще, а его парадная дверь вполне могла похудеть». «Поэтому не будет ли лучше, если…» И все это время, пока он высказывал эти и им подобные мысли, он забирал все больше и больше на запад, сам не понимая, что делает… пока вдруг не обнаружил, что находится возле двери собственного дома. Было одиннадцать часов. Время, когда необходимо-немножко-чего-нибудь… Полчаса спустя он делал то, что он на самом деле имел в виду с самого начала, – он ковылял к дому Поросенка[64]. По ходу дела он вытер рот тыльной стороной лапы и спел заключительный куплет своей песни: Встаю я рано поутру, Гляжу вокруг. Мне Поросенок лучший друг. И то не вдруг! Осёл, и Сыч, и Мелкота, И Кристофер Робин (как же я про него-то забыл, тьфу ты, зараза!) С друзьями просто красота, Без них – каюк! Когда это вот так записано, то, может, оно и не кажется очень уж удачной песней, но, идя через светлый желтовато-коричневый пушок очень солнечного утра приблизительно в половине двенадцатого, Пух был склонен думать, что это лучшая из всех песен, какие ему когда-либо доводилось петь. Поросенок был занят рытьем небольшой ямы в земле прямо рядом со своим домом. «Хэлло, Поросенок», сказал Пух. «Хэлло, Пух», сказал Поросенок, подпрыгнув от удивления. «Я так и знал, что это ты». «И я знал, что это я», сказал Пух. «Что это ты делаешь?» «Сажаю желудь, Пух, так чтобы из него выросло дубовое дерево и у меня было бы много желудей прямо возле дома, вместо того чтобы ходить за ними за тридевять земель, понимаешь?» — 93 —
|