История западного мышления

Такое понимание возникло благодаря Аристотелевой идее «потенциальности» — единственной идее, оказавшейся способной подвести понятийную основу как под изменчивость, так и под непрерывность бытия. Как уже упо­миналось, Парменид не допускал разумной возможности действительных изменений, ибо то, «что не есть», не может существовать по определению; Платон, памятуя, видимо, о тезисе Гераклита о том, что «все течет», отвел место реальности неизменных форм по «ту сторону» эмпирического мира. Однако он провел разграничение слов, пролившее свет на причину затрудне­ний Парменида. Парменид не проводил границы между двумя существенно различающимися значениями понятия «быть»: ибо, с одной стороны можно сказать, что нечто «есть» в том смысле, что оно существует; с другой стороны, можно сказать, что нечто «есть горячее» или некто «есть чело­век» — в предикативном смысле. Опираясь на это важное разграничение, Аристотель утверждал, что нечто может превращаться во что-либо другое' если имеется некая непрерывная субстанция, претерпевающая изменение из потенциального состояния в актуальное, обусловленное внутренне присущей данной субстанции формой. Так Аристотель сделал шаг к примирению пла­тоновских форм с эмпирическими фактами динамических природных про­цессов, еще более явственно указав на способность человеческого разума распознавать эти очертания форм в чувственном мире.

Тогда как Платон подвергал сомнению знания, приобретенные путем чувственного восприятия, Аристотель воспринимал подобные сведения все­рьез — утверждая, что знание природного мира вначале исходит от воспри­ятия конкретных явлений, в которых возможно распознать регулярные об­разцы и сформулировать общие принципы. Всему живому — растениям, животным, человеку — требуются питательные силы для выживания и роста; некоторым животным и человеку — также требуются чувственные силы для того, чтобы замечать предметы и отличать их друг от друга. Человека, кото­рый, вдобавок, одарен еще и разумом, эти силы наделяют способностью на­капливать опыт, делать сравнения и противопоставления, производить вы­числения, размышлять и выводить заключения,— и все это делает познание мира возможным. Таким образом, человеческое миропонимание начинается с чувственного восприятия. До любого чувственного опыта человеческий ум подобен чистой табличке, на которой ничего не написано. Он находится в состоянии потенциальности по отношению к умопостигаемым вещам. И че­ловеку необходим чувственный опыт, чтобы при помощи умственных обра­зов привести свой разум от знания потенциального к знанию актуальному. Эмпирия — пусть ей и недостает такой глубины, как непосредственному ин­туитивному проникновению в абсолютные Идеи у Платона,— обладает зато надежной осязаемостью.