Тошнота

личико, нервно теребила головной платок.

Человек ухмылялся про себя, будто готовился сыграть ловкую шутку. Вдруг

он встал, держа руки в карманах пелерины, которая доходила ему до пят. Он

сделал два шага вперед, глаза его блуждали. Я подумал -- сейчас он упадет.

Но он продолжал улыбаться с отрешенным видом.

И вдруг я понял: пелерина! Надо этому помешать. Мне довольно было

кашлянуть и открыть калитку. Но я в свою очередь был зачарован выражением

девочкиного лица. Оно вытянулось от страха, сердце ее, наверно, бешено

колотилось, но в то же время я читал на этом крысином личике что-то властное

и гадкое. Это было не любопытство, скорее уж своего рода уверенное ожидание.

Я почувствовал, что бессилен -- я находился снаружи, за пределами сада, за

пределами разыгрывавшейся между ними маленькой драмы; а их приковывала друг

к другу темная власть их желаний, они составляли пару. Я затаил дыхание, мне

хотелось увидеть, что изобразится на этом старообразном личике, когда тип за

моей спиной распахнет полы своей пелерины.

Но вдруг, очнувшись, девочка тряхнула головой и кинулась бежать. Тип в

пелерине заметил меня -- это его и остановило Секунду он неподвижно стоял

посреди аллеи, потом, ссутулившись, побрел прочь. Пелерина била его по

икрам.

Я распахнул калитку и одним прыжком настиг его.

-- Эй, послушайте! -- крикнул я.

Он затрясся.

-- Над городом нависла страшная угроза, -- учтиво заметил я, проходя

мимо.

Я вошел в читальный зал и с одного из столов взял "Пармскую обитель". Я

попытался углубиться в чтение, найти убежище в светлой Италии Стендаля. Мне

это удавалось урывками, в коротких проблесках воображения, а потом я снова

ввергался в грозную атмосферу этого дня, и напротив меня какой-то маленький

старичок прочищал горло, и какой-то парень мечтал, откинувшись на своем

стуле.

Часы шли, стекла потемнели. Нас было четверо, не считая корсиканца,

который за своей конторкой ставил печати на новых книгах, поступивших в

библиотеку. Был этот маленький старичок, светловолосый парень, молодая