Тошнота

слово. Я угадываю: это слово вскоре займет место многих дорогих мне образов.

Я сразу останавливаюсь, начинаю думать о другом -- не хочу перетруждать свои

воспоминания. Но тщетно -- в следующий раз, когда я захочу их оживить,

многие из них уже омертвеют.

Я делаю вялую попытку встать, чтобы найти фотографии Мекнеса в коробке,

которую я задвинул под стол. Но к чему? Эти возбуждающие средства больше не

оказывают действия на мою память. Как-то я нашел под бюваром маленькую

выцветшую фотографию. Улыбающаяся женщина у фонтана. Я долго смотрел на нее,

не узнавая. Потом на обороте прочел: "Анни. Портсмут, 7 апреля 27 года".

Никогда еще я не испытывал с такой силой, как сегодня, ощущения, что я

лишен потайных глубин, ограничен пределами моего тела, легковесными мыслями,

которые пузырьками поднимаются с его поверхности. Я леплю воспоминания из

своего настоящего. Я отброшен в настоящее, покинут в нем. Тщетно я пытаюсь

угнаться за своим прошлым, мне не вырваться из самого себя.

Стучат. Это Самоучка: я совсем забыл о нем. Я обещал показать ему

фотографии, привезенные из моих путешествий. Черт бы его побрал.

Он садится на стул. Напряженные ягодицы уперлись в спинку, негнущийся

корпус подался вперед. Вспрыгнув на кровать в изножье, я зажигаю свет.

-- Зачем же, мсье? И так было очень хорошо.

-- Слишком темно, чтобы рассматривать фотографии...

Он не знает, куда девать свою шляпу, -- я беру ее у него из рук.

-- Вправду, мсье? Вы мне их покажете?

-- Конечно.

Я действую с расчетом -- я надеюсь, что, пока он их рассматривает, он

будет молчать. Ныряю под стол, выталкиваю коробку к его лакированным

ботинкам и кладу ему на колени охапку почтовых открыток и снимков -- Испания

и Испанское Марокко.

Но по его открытому, смеющемуся лицу вижу, что горько ошибся, надеясь

заткнуть ему рот. Он бросает взгляд на вид Сан-Себастьяна, снятый с горы

Игуэльдо, осторожно откладывает его на стол и несколько мгновений молчит.

Потом вздыхает:

-- Ах, мсье, вам повезло. Если верить тому, что говорят люди,