Сократ

Все устоявшееся и вошедшее в жизнь полиса счита­лось законом и законным в силу своей фактической принятости; такое утвердившееся в течение времени установ­ление и выкристаллизовавшаяся норма-правило полити­ческой, религиозной или частной жизни становились регулятором поведения и без того, чтобы специально оформляться в качестве закона на народном собрании. Легкая обозримость внутриполисной жизни, обстановка общеизвестности (вот уж где все обо всех знали все!) и доступности позволяли довольствоваться во многих от­ношениях и сферах жизни фактичностью, не прибегая к формальностям: силой обязательной нормы пользовалась сложившаяся фактичность.

Основой всего афинского правопорядка было полисное единомыслие, та общая и безусловная преданность поли­су, которая в самом существовании полиса и его благе видела высший закон жизни. Полис подразумевал едино­мыслие, состоявшее в том, что основным законом для всех сограждан-афинян было само наличие полиса, восхо­дящего к богам и обладавшего безусловной ценностью. Этой преданностью своему городу-государству, полисным патриотизмом и признанием установленных в нем порядков и законоположений пронизана гражданская присяга, которую давали все афиняне, приобщаясь к коллективу полноправных членов полиса.

Преданность граждан полису дополнялась доверием полиса к ним. Ближе к интересующему нас делу это до­верие полиса к своим гражданам видно уже из того, что полис, не заводя специальных органов публичного обви­нения, вполне полагался на правосознание своих членов, их понимание того, что полезно и что вредно для полиса, следует или пет выступать с обвинением, каким именно и т. д.

Это, правда, имело и теневую сторону — чрезмерную распространенность в Афинах крючкотворства, сутяж­ничества и вымогательства. Лукиан отмечал, что фини­киец занимается торговлей, киликиец разбойничает на море, спартанец истязает себя, а афинянин крючкотвор­ствует. И Аристофан в пьесе «Мир», обращаясь к афи­нянам, бросает им такой же упрек: «Ваше единственное занятие — сутяжничество».

Под благовидным предлогом защиты полиса и его за­конов афиняне развивали усилия, достойные лучшего применения. Афинские суды были завалены частными и публичными делами. По словам неизвестного авто­ра «Государственного устройства афинян» (около 425 г. до н. э.), афинянам приходилось разбирать столько част­ных и государственных процессов и отчетов, сколько не разбирают и все люди вообще.

Обстановка благоприятствовала доносам. Критон как-то пожаловался Сократу, что из-за засилья сикофантов[18] «трудно жить в Афинах человеку, который желает за­няться собственными делами» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе, II, IX, 1). Узнав, что Критона одолевают си­кофанты, зарившиеся на его богатство, Сократ напомнил ему, что хорошие пастухи держат собак, чтобы не допу­стить волков до овец. Нашли и соответствующего «вол­кодава» — некоего Архидема, человека энергичного и бедного, который за «милости» со стороны патрона ока­зал ему множество услуг. «Скоро он открыл множест­во преступлений, совершенных сикофантами Критона, и множество их врагов. Тогда он одного сикофанта подвел под уголовное преследование, за что сикофант должен был подвергнуться телесному наказанию или денежному штрафу. Сикофант, сознавая за собой множество преступ­лений, употреблял все усилия, чтобы избавиться от Архидема, но тот не отступал до тех пор, пока сикофант не прекратил своих доносов на Критона и не внес платы са­мому Архидему» (Там же, II, IX, 6).