26

понятий (понятие «эпистемы» практически почти не встречается в последующих работах Фуко), но в выявлении новых возмож­ностей исследовательской работы.

В «Археологии знания» и последующих работах Фуко разре­шаются по крайней мере некоторые противоречия, которые в «Словах и вещах» приводили в тупик. Очевидная произволь­ность выбора тех или иных фактов в «Словах и вещах» сни­жается анализом закономерности дискурсивных практик в «Ар­хеологии знания»; вместо ссылок на авторов и произведения предлагается программа исследований «авторской функции» в произведениях различного рода и разных исторических эпох; внутренняя однородность и приглаженность эпистемического пространства сменяется возможностью разноуровневых дискур­сивных практик и выявлением их взаимосоотношений; прерыв­ность между эпистемами, напротив, обретает возможность быть осмысленной наряду с другими преобразованиями, происходя­щими в структуре дискурсивных ансамблей. Так, происходит сужение общенаучных и философских претензий Фуко и вместе с тем расширение исследуемого им материала. Например, книга «Надзор и наказание» (результат длительной работы Фуко в со­ставе комитета по обследованию состояния французских тюрем) содержит исторический очерк пенитенциарной системы в евро­пейских странах от средневековья и до наших дней. Следующей частью «археологии культуры» стал трехтомный труд по исто­рии секса.

Мы видим, таким образом, что ответ на ту культурную си­туацию, в которой находится и пишет Фуко, не является ни апологетикой наличной действительности, ни бегством в сферу иррационального и субъективистского. При всей кажущейся абстрактности своих построений Фуко продолжает трезвый, кро­потливый, систематичный труд ученого, хотя и лишенный пози­тивных социальных перспектив, но тем не менее несущий в себе ощутимый заряд интеллектуального критицизма. Именно этим он и интересен для читателя.

Н. С. Автономова

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга вызвана к жизни одним из произведений Бор­хеса 1. Точнее — смехом, прозвучавшим под влиянием его чте­ния, смехом, который колеблет все привычки нашего мышле­ния — нашего по эпохе и географии — и сотрясает все коорди­наты и плоскости, упорядочивающие для нас великое разно­образие существ, вследствие чего утрачивается устойчивость и надежность нашего тысячелетнего опыта Тождественного и Иного. В этом произведении цитируется «некая китайская энци­клопедия», в которой говорится, что «животные подразделяются на: а) принадлежащих Императору, б) бальзамированных, в) прирученных, г) молочных поросят, д) сирен, е) сказочных, ж) бродячих собак, з) включенных в настоящую классифика­цию, и) буйствующих, как в безумии, к) неисчислимых, л) на­рисованных очень тонкой кисточкой из верблюжьей шерсти, м) и прочих, и) только что разбивших кувшин, о) издалека кажущихся мухами». Предел нашего мышления — то есть совер­шенная невозможность мыслить таким образом — вот что сразу же открывается нашему взору, восхищенному этой таксономией; вот какое экзотическое очарование иного способа мыслить предстает перед нами под покровом аполога.