Скептицизм и животная вера

Теперь может быть теоретически описан самый грубый и невыразимый в словах опыт, причем описан исчерпывающе, в терминах последовательной интуиции сущности, поскольку громкость, яркость, боль, как и ужас, являются сущностями или элементами сущностей, подобно любым другим данным. Когда такого рода сущности имеются в наличии, присутствует все, что можно когда-либо почувствовать в этом направлении и с любой степенью интенсивности. Абсолютная пустота, невыносимая боль, пронзительное отчаяние являются подобными сущностями, они могут развертываться и открываться интуиции аналогично другим сущностям. Но подобные сущности, относящиеся к самой грубой и примитивной жизни, содержат в себе призыв, непропорциональный их артикуляции, или, скорее, мы могли бы даже сказать, обратно пропорциональный ей; как будто чем большее значение имел бы опыт, тем менее он был бы звучен, и чем больше его слышно, тем менее он бы значил. Чистейший дискурс является опыт (не замечая этого), и самый слепой опыт является дискурсом (также не замечая этого), хотя мы не должны были бы называть его опытом, если бы он не содержал никакого ощущения перехода, никакой опытной перспективы. В той степени, в какой шок перечеркивает дискурс и уничтожает собственную основу, опыт становится неартикулированным опытом.

В грубом опыте, или в шоке, я не только обладаю ясным указанием для моей предельной рефлексии на то, что я существую, но мне предъявляется самое настоятельное требование верить в свое существование. Дискурс, когда я впервые выявил свидетельство о нем из чистой интуиции сущности, представился мне развивающимся наблюдением постоянного ( сосредоточенным вниманием при наблюдении и регистрации существенных взаимоотношений данных элементов. Однако теперь, когда шок прерывает меня, дискурс переживает насилие. Сам предмет берется за оружие; один объект ставит меня в трудное положение, в то время как другой совершенно неожиданно атакует меня. Поскольку мой дискурс наблюдает и фиксирует этот перелом, теперь я должен утвердить это как устойчивое знание об изменяющемся.

Шок приходит один вслед за другим. Если бы этого не была, если бы я не пред-существовал, если бы я не представлял собой ничего, кроме интуиции этого шока, тогда этот шок на деле был бы не шоком, а иллюзией шока, только сущностью шока, обманчиво убеждающей меня, будто что-то произошло, в то время как на самом деле ничего не происходило. Если ощущение шока не обманывает меня, я должен был бы перейти из состояния, в котором шока еще не было, в то состояние, когда шок впервые потряс меня; после этого я должен перейти из этого состояния потрясения в другое, в котором моя интуиция синтетически охватывает приближение, природу и прекращение этого шока, так что я осознаю, насколько я был потрясен, но не испытываю этого вновь. Удивительное и двусмысленное наличие отсутствующего и продолжительность исчезающего называется память. Мои объекты исчезли, но я продолжаю рассматривать их. Они уже являются не сущностями, а фактами, а мое рассмотрение является не интуицией чего-то данного, а верой в нечто отсутствующее и устойчивым показателем того, что это тот же самый объект, хотя его образ во мне все время меняется, вероятно, прерывается, возможно, становится более бледным, расплывчатым и с каждым разом в большей мере ошибочным.