|
Следует отметить: критика метафизического способа объяснения Кассирером и правомерна и убедительна. "Прыжок в метафизическое" действительно лишь запутывает проблему. Но, став на верный путь, немецкий философ тотчас же сам совершает "прыжок": на этот раз в математическое. Распространение математического метода на самые разнообразные сферы является однако лишь перевертыванием метафизической крайности; отчего же Кассирер, столь ценивший Гуссерля, не прислушался к его предостережению: "В философии нельзя давать дефиниций как в математике; всякое подражание математическим приемам в этом отношении не только бесплодно, но ложно и связано с вреднейшими последствиями" [100]. Одним из таких последствий стала для Кассирера невозможность придти к вещи, ибо вещь-мы слышали уже-"бесконечно отдаленная точка, к которой мы можем приближаться лишь асимптотически". Это засилие математического метода крайне характерно для идеалистической философии XX века, но не менее характерны результаты, к которым оно приводит. Неопозитивистов, например, оно привело не более и не менее, как к ликвидации ряда извечных философских проблем. Кассирер до таких крайностей, разумеется, не дошел. Он был, между прочим, слишком обязан извечным проблемам, чтобы с легкостью констатировать их "мнимость". Наконец, он просто лучше был с ними знаком. Крайность его заключалась в ином. Понятие математической функции, считает он, "содержит в себе всеобщую схему и образец" [101]. Он, несомненно, согласился бы с. крупнейшим французским математиком и логиком Кутюра, утверждающим, что "все математические дефиниции имеют чисто номинальный характер и тем самым всегда предполагают понятие, которое они как бы конструируют" [102]. Кассирер и сам неоднократно утверждал, что хотя алгебраист и говорит о "существовании" чисел "? " или "? ", он имеет дело только с идеальными обозначениями. Они функционируют и "значат"; бытие их в функции, связующей их. Бытие и есть функция, таков вывод Кассирера. Ставим точку. И задаем вопрос: если проблема "бытия" бессмысленна для алгебраиста вне понятия функции, то бессмысленна ли она, скажем, и для мифотворца? В капитальном исследовании "мифомышления" Кассирер, оставаясь верным своему принципу, пишет, что "вопрос о "форме" мифического сознания не сводится ни к его последним метафизическим основаниям, ни также к его психологическим, историческим или социальным причинам; скорее дело идет о единстве духовного принципа, управляющего всеми его особенными оформлениями во всем их различии и необозримой эмпирической полноте" [103]. Не отрицая плодотворности такого подхода, мы утверждаем его односторонность. Куда же помещает Кассирер психологические, исторические и социальные причины? Или-куда он помещает самого мифотворца? Ведь одно дело-творчество, другое дело-позднейший анализ результатов творчества; "рефлексивный процесс понимания,-это подчеркивает сам Кассирер,-в самой тенденции своей противопоставлен творческому процессу" [104]. Может быть, морфологически миф и позволяет рассматривать себя как чисто функциональную зависимость элементов,-так ли это и генетически? Если с логической точки зрения миф есть форма и только форма, то генетически он-ритм, gestio, некая атмосфера психологических, исторических и социальных причин, чьи осадки и слагают формы. Мы повторяем: аналогична ли проблема "бытия" для алгебраиста и мифотворца? Является ли миф только функцией, рассмотренный в генезисе своего восстания? Послушаем Кассирера, он даст нам правильный ответ: "Миф-нетеоретичен по самой своей значимости и сущности. Он игнорирует и оспаривает фундаментальные категории нашего мышления. Его логика-если в нем есть какая-либо логика- несоизмерима со всеми нашими понятиями эмпирической или научной истины" [105]. Если это так, почему же, спрашивается, мифу не игнорировать и понятие функции, предвидя тем более куда его приведет это понятие? Экспансия математического метода сулит Кассиреру неожиданные "сюрпризы". Если "всеобщая схема и образец" определяется как "свободное творение человеческого духа", то значит таковы и все специфические формы этой схемы, в том числе и миф. И вот во Введении к 1-му тому "Философии символических форм" встречаем фразу, что боги Греции "обязаны своим рождением Гомеру и Гесиоду" [106]. Против этих слов нельзя было бы возразить, не имей они столь абсолютного значения в смысле все того же примата функции. Кассиреровская мысль неожиданным для себя образом соприкасается с воззрениями французских философов XVIII века, для которых "боги"-выдумка и обман "со стороны попов". Отличает от них Кассирера скорее ценностная ориентация; разумеется, он не считал Гомера и Гесиода обманщиками, но уже один факт совпадения и согласия с примитивной, механистической, вульгарной и давно отжившей свой век точкой зрения говорит о многом. Боги Греции обязаны своим рождением Гомеру и Гесиоду в ином смысле. "Силы природы,-пишет Энгельс,-представляются первобытному человеку чем-то чуждым, таинственным, подавляющим. На известной ступени, через которую проходят все культурные народы, он осваивается с ними путем олицетворения. Именно это стремление к олицетворению создало повсюду богов" [107]. Может, для Кассирера боги Греции и являются только функциями; для Гомера и Гесиода они-именно своеобразное олицетворение бытия, причем статуарно-энергийного, пластически-телесного бытия, а не бескостной, номинальной функции. — 32 —
|