|
Остается подвести итоги. Две концепции, две крайности идеалистического мышления, Сцилла символизма и Харибда антисимволизма явлены нам. Всякий исследователь символа обязан их знать, дабы не оказаться жертвой одной из двух опасностей. Особенно поучителен в этом отношении бергсоновский антисимволизм. Пусть же предостережет он исследователя от огульного отрицания символа; отрицание такое рукоположено Бергсоном; как бы оно ни протекало, под какими бы "символическими формами" оно ни осуществлялось, все равно-пути его, в конечном счете, приводят к бергсонианству; марксистскому критику следует это учесть, чтобы не оказаться в странном положении. Не в меньшей степени грозит нам и кассиреровская опасность: формализм как симптом... неосхоластики:
Уж с год таскается за мной Повсюду марбургскии философ. Мой ум он топит в тьме ночной Метафизических вопросов.
Когда над восковым челом Волос каштановая грива Волнуется под ветерком, Взъерошивши ее, игриво.
На робкий роковой вопрос Ответствует философ этот, Почесывая бледный нос, Что истина, что правда... -метод. ......... "Жизнь,-шепчет он, остановясь Средь зеленеющих могилок,- Метафизическая связь Трансцендентальных предпосылок.
Рассеется она, как дым: Она не жизнь, а тень суждений .." И клонится лицом своим В лиловые кусты сирени. (А. Белый)
В сущности, проблема символа выявлена у обоих философов как проблема формы. Сам символ, разумеется, несводим только к форме; он есть всегда единство формы и содержания; мы увидим еще, что проблема символа есть диалектическая проблема, где тождественное положено как различное, а различное - как тождественное. Но в рассмотренных концепциях подчеркнут момент именно формы. Для Бергсона форма есть нечто отрицательное; не будучи однако диалектиком, он фиксирует только эту грань истины, антитезу, и ищет другую-положительную-грань вне формы. Ему не ведомо отрицание отрицания; метафизик, он добивается утверждения вне отрицания; отсюда игнорирование формы и, как следствие, культ молчания. Совсем противоположное видим мы у Кассирера, Форма для него есть все; она-не обычный технический термин, но средоточье и суть его философии, логически гипостазированное начало, ставшее самоцелью. Оттого, например, анализируя Гёльдерлина, он мастерски выявляет в гёльдерлиновой форме отпечатки мыслей Канта, Шиллера, Шеллинга и Гегеля, но и только, неканность формы- вот что интересует его, и Гёльдерлин остается невскрытым. Невскрытым остался бы он и у Бергсона, но с другого конца, ибо если Кассирера он привлек только словами, то Бергсона он, надо думать, заставил бы забыть, что он употребляет слова. Что же осталось бы при забвении таком? Французский художник Дега, писавший иногда стихи, пожаловался как-то Маллармэ: "Ваше искусство-адское. Мне не удается сделать того, что я хочу, и тем не менее я полон идей".-"Мой дорогой Дега,-ответил Маллармэ,-стихи делаются не идеями. Они делаются словами" [116]. Эта очевиднейшая истина должна однако указывать и на другую очевидность: делаются они не для слов. — 36 —
|