Поздний эллинизм

б) Далее, кантовская телеология вовсе не есть учение об абсолютной данности целесообразности, каковым является неоплатонизм. Хотя телеология и направлена на разъяснение целесообразности "в объекте", "в природе", тем не менее она и здесь остается все той же "критикой разума", то есть установлением трансцендентальных принципов a priori, или субъективных "условий возможности" мыслить объективную целесообразность. Кант это очень хорошо понимает; и надо отдать полную дань последовательности его точки зрения. В общем, он выдерживает свою позицию трансцендентализма до конца. Не только когда речь шла о суждениях вкуса, Кант четко отличал формальную целесообразность вещи без представления цели от ее объективного совершенства (Крит. с. сужд., §15), но и когда он рассуждает об "объективной целесообразности", он много трудится, чтобы не нарушить своего трансцендентализма и высказывает совершенно ясные суждения, вроде такого (§65): "Понятие о вещи как цели природы-в-себе не есть, следовательно, конструктивное понятие рассудка или разума, но может быть только регулятивным понятием для рефлектирующей способности суждения, чтобы, по отдаленной аналогии с нашей причинностью по целям вообще, вести исследование о предметах этого рода и размышлять об их высшем основании". В §72 Кант перечисляет главнейшие системы философии, разрешавшие проблему целесообразности, и всем им он резко противопоставляет свою, основанную на критике субъективных способностей. Это системы или "идеализма" (и механицизм, приписываемый Эпикуру и Демокриту, и фатализм, основателем которого считают Спинозу), или "реализма" (гилозоизм, когда целесообразность вытекает из жизни самой материи, и теизм, когда она "из первоосновы мирового целого"). Как бы ни расценивать эту классификацию Канта, ясно, что все эти философские системы хотят объяснить целесообразность из самих объектов (живых или мертвых, божественных или материальных). И только Кант хочет объяснить ее строением нашей познавательной способности. Следовательно, и с кантовской телеологией не может быть гладкого сопоставления Плотина, как и с критикой "эстетической способности суждения".

Этим, однако, ограничиться невозможно. Мы должны ощутить от наших способностей реальный результат в смысле углубленного понимания неоплатонизма. Что же мы тут получаем?

в) Важно, прежде всего, уже то, что эстетику Плотина приходится аналогизировать одинаково и с "эстетической", и с "телеологической" "способностью суждения" у Канта. Кант - субъективист; все сознательное, интеллигентное, включая гений и вооображение, он загнал в человеческого субъекта и его пределами и ограничил. Объективное совершенство природы осталось непознаваемой вещью-в-себе. Плотин, наоборот, совершенно не ценит ничего субъективно-человеческого. Его воображение - пустяки, о которых не стоит и говорить; его искусство - только суета; даже его гений имеет настоящее свое значение, когда он берется вне человека, как самостоятельное высшее существо, как космическая и даже вышекосмическая интеллигибельная потенция. Но зато у него гениально само бытие, сама природа, само Единое; целесообразна и в смысле абсолютной данности совершенна сама жизнь, мировая и премирная; и воображение - это вечный поток неиссякаемых глубин самого космоса. Вот почему эстетика Плотина есть античный дублет одинаково и к "эстетической" и к "телеологической" критике разума. От первой мы получаем в целях сравнения интеллигенцию, от второй - объективность.