Письмо и различие

[390]

бы представлен себе как говорящий или означающий без игры линг­вистического или семиологического различания. Но нельзя ли пред­ставить себе присутствие и самоприсутствие субъекта до его речи или его знака, для-себя-присутствие субъекта в некоем молчащем и инту­итивном сознании?

Итак, подобный вопрос полагает, что нечто вроде сознания воз­можно до знака и вне его, исключая всякий след и любое различание. И что даже до того как распределить свои знаки в пространстве и в мире, сознание может само сплотиться в своем присутствии. Но что есть сознание? Что подразумевает, что хочет сказать «сознание»? Чаще всего в самой форме «желания сказаться» сознание во всех своих мо­дификациях поддается осмыслению лишь как самоприсутствие, само­восприятие присутствия. И то, что приложимо к сознанию, приложи­мо здесь и к вообще называемому субъективным существованию. Точ­но так же, как категория субъекта не может и никогда не могла мыслиться без отсылки к присутствию как упокейменону или как усии, и т. д., так и субъект как сознание никогда не мог заявить о себе иначе, нежели как о самоприсутствии. Тем самым привилегия, дарованная сознанию, означает привилегию, дарованную присутствию настояще­го; и даже если описывать трансцендентальную временность созна­ния с той же глубиной, с какой это делал Гуссерль, возможность син­теза и непрестанного собирания следов даруется именно «живому на­стоящему».

Эта привилегия есть эфир метафизики, стихия нашей мысли, ка­кою она в языке метафизики схвачена. Ограничить подобное заклю­чение можно только преследуя сегодня ту ценность присутствия, ко­торая, как показал Хайдеггер, есть онтотеологическая определенность бытия; и, чтобы ее подвигнуть, посредством сомнения, чей статус дол­жен быть совершенно исключительным, мы вопрошаем абсолютную привилегию той формы или той эпохи присутствия вообще, каковой является сознание как желание сказаться в самоприсутствии.

Таким образом, приходишь к полаганию присутствия — и в осо­бенности сознания, бытия-при-себе сознания — уже не как абсолют­ной маточной формы бытия, но как «определенности» и как «след­ствия». Определенность или следствие внутри системы, которая явля­ется уже не системой присутствия, но системой различания, и которая не терпит более противопоставления активности и пассивности, при­чины и следствия, неопределенности и определенности и т. д., так что, определяя сознание как следствие или определенность, продолжа­ешь — из стратегических соображений, которые могут быть более или менее ясно обдуманы и систематически расчислены — действовать, следуя лексике как раз таки того, что о-граничивается.