Письмо и различие

[164]

ветственности, ответственности конечного философа. Напротив, ее требует и призывает ее в качестве своего телоса или истока. Но факт неадекватности двух ответственностей или этой единственной ответ­ственности самой себе — история или беспокойство бесконечности — еще не является темой для докантовских — следовало бы даже ска­зать: догегелевских — рационалистов.

Так и будет, покуда не окажется снятой та абсолютно принципи­альная очевидность, каковой в собственных терминах Левинаса явля­ется «невозможность для я не быть собой», даже когда я выходит к другому, без которой к тому же оно и не могло бы из себя выйти; «не­возможность», о которой Левинас резко заявляет, что она «отмечает трагический оброк я, тот факт, что оно приковано к бытию» (ЕЕ). Тот факт, прежде всего, что оно его знает. Это знание и является пер­вым дискурсом и первым словом эсхатологмм; оно и дозволяет рас­хождение, позволяет говорить с другим. Это не просто знание в ряду других, это само знание. «"Быть-всегда-одним-и-однако-всегда-другим"— такова фундаментальная характеристика знания» (Шеллинг). Никакая ответственная за свой язык философия не может отказаться от самости вообще, менее же других — философия или эсхатология расхождения. Между изначальной трагедией и мессианическим три­умфом имеется философия, в которой насилие оборачивается против самого себя в знании, в которой проявляется изначальная конечность и в которой другое уважается в том же и тем же. Конечность эта про­является в вопросе, неотвратимо открывающемся как философский вопрос вообще: почему существенная, неустранимая, абсолютно общая и необусловленная форма опыта как выхода к другому опять же ока­зывается эгоичной? Почему невозможен, немыслим опыт, который бы не был пережит как мой (для эго вообще — в эйдетико-трансцендентальном смысле этих слов)? Это немыслимое, это невозможное явля­ются границами рассудка вообще. Иными словами: почему конеч­ность? — если, как говорил Шеллинг, «эгоичность составляет общий принцип конечности». Почему Рассудок! — если верно, что «Рассудок и Эгоичность в своей истинной Абсолютности являются одним и тем же...» (Шеллинг) и что «рассудок... есть форма универсальной и су­щественной структуры трансцендентальной субъективности вообще» (Гуссерль). Философия, которая, как феноменология, является дискур­сом этого рассудка, не может в сущности ответить на такой вопрос, ибо всякий ответ можно произнести лишь на каком-то языке, а язык открывается вопросом. Философия (вообще) может только раскрыться вопросу, в нем и им. Может только отдаться вопрошанию.