Письмо и различие

вая быть другим, и что вследствие этого то же не есть какая-то замк­нутая на себе целостность, идентичность, играющая с собой, с одной только видимостью инаковости в том, что Левинас называет эконо­микой, работой, историей. Как могла бы здесь быть какая-то «игра Того же», если бы сама инаковость не была уже ? Том же — в смысле включения, каковому слово в, несомненно, изменяет? Как могла бы произойти без инаковости ? том же «игра Того же» — в смысле игро­вой деятельности или в смысле смещения, в машине или органической целостности, каковая играет или работает? И можно показать, что для Левинаса всегда заключенная в цельности или истории работа остается по существу игрой. Утверждение, которое мы, с некоторыми предосторожностями, примем легче, чем он.

Сознаемся, наконец, что мы совершенно глухи к утверждениям типа: «Бытие производится как множественное и разделенное на То же и на Другое. Такова его окончательная структура» (??). Что это за раскол бытия между тем же и другим — некий раскол между тем же и другим, каковой не предполагает, по меньшей мере, что то же есть другое для другого, а другое — то же, что оно само? Вспомним не только об упражнении Парменида, играющего с юным Сократом. Чужеземец в «Софисте», порвавший, кажется, как и Левинас, с элеа-тизмом во имя инаковости, знает, что инаковость мыслима лишь как отрицательность, прежде же всего — произносима лишь как негатив­ность, с отказа от чего начинает Левинас, и что в отличие от бытия другое всегда относительно, говорится прос этерон, что не мешает ему быть эйдосом (или родом в неконцептуальном смысле), то есть быть тем же, что оно само (а «то же, что оно само» уже предполагает, как отмечает Хайдеггер в «Identit?t und Differenz» как раз по поводу «Со­фиста», посредничество, соотношение и различение: ??????? ????? ??????). Со своей стороны, Левинас, вероятно, отказался бы смеши­вать другого с этеропом, о котором здесь идет речь. Но как может быть другой помыслен или высказан без отсылки, не будем говорить — редукции, к инаковости этерона вообще? Последнее понятие не имеет впредь ограниченного смысла, который позволяет его просто проти­вопоставлять понятию другой, словно оно ограничено областью ре­альной или логической объективности. Этерон, похоже, принадлежит здесь более глубинной и более изначальной зоне, нежели та, в кото­рой разворачивается эта философия субъективности (то есть объек­тивности), еще подразумеваемая понятием «другой».