Опыт о человеке

Наиболее очевидное возражение против этого тезиса связано с тем, что в исследовании слов повседневного языка мы, как правило, не можем обнаружить сходство между звуками и предметами. Эту трудность, можно было бы, однако, преодолеть, указав на те изменения и разру­шения, которым с самого начала подвергся человеческий язык. Следовательно, нельзя ограничиваться рассмотрени­ем нынешнего состояния языка: чтобы увидеть связи между словами и вещами, необходимо проследить происхождение слов. От производных слов нужно добраться до первичных, раскрывая подлинную первоначальную форму каждого слова. Согласно этому принципу, этимология становится не только центром лингвистики, но и краеугольным камнем философии языка. И первые этимологии, использованные греческими грамматиками и философами, не знали теоре­тических или исторических сомнений. Вплоть до первой половины XIX в. не существовало этимологии, основанной на научных принципах5. А до этого времени все было воз­можно — и самые фантастические и причудливые толко­вания были вполне допустимы. Наряду с позитивной эти­мологией существовала и негативная — по типу lucus a поп lucendo*. Пока эти схемы господствовали, теория ес­тественной связи между именами и вещами оставалась оп­равданной и обоснованной философски.

Однако существовали и другие взгляды, с самого начала противостоящие этой теории. Греческие софисты в этом смысле были учениками Гераклита. Платон в “Теэтете” ут­верждает даже, что теория познания софистов не могла пре­тендовать на оригинальность. Он считал ее порождением и следствием Гераклитова учения “все течет”. Но все же

* Пример нелепой этимологии “по противоположности”, над которой насмехались древние грамматики: “роща не светит” [роща (lucus) от корня “свет”, потому что туда свет из-за густой тени не проникает, букв. “не светит” — поп lucet.]

между Гераклитом и софистами существовало неустранимое различие. У первого слово. Логос было универсальным ме­тафизическим принципом, оно обладало общей истиннос­тью, объективной значимостью. Софисты же не признают более то “божественное слово”, которое для Гераклита было началом и первопринципом всех вещей, космического и морального порядка. Антропология, а не метафизика иг­рает у софистов ведущую роль в теории языка. Человек ста­новится центром Вселенной. Согласно афоризму Протагора, “человек есть мера всех вещей, существующих, что они су­ществуют, не существующих — что они не существуют”. Следовательно, искать объяснение языка в физических вещах — дело зряшное, бесполезное. Софисты обосновали новый и гораздо более простой подход к человеческой речи. Они были первыми, кто дал системное истолкование лин­гвистических и грамматических проблем. Однако они не ис­следовали эти проблемы в сугубо теоретическом смысле. У теории языка есть и другие, гораздо более насущные за­дачи. Она должна учить человека говорить и действовать в окружающей его социальной и политической жизни. Для афинянина V в. язык стал инструментом для достижения конкретных, практических целей. Он был наиболее сильным оружием в политической борьбе. Никто не мог надеяться играть ведущую [общественную] роль без этого инструмен­та. Жизненно важно было использовать его правильно и по­стоянно совершенствовать, заострять. С этой целью софис­ты создали новую область знания. Риторика, а не грамма­тика или этимология вызывает наибольший интерес. В их оп­ределении мудрости (sophia) риторика занимает централь­ное место. Все споры об “истинности” или “правильности” (орйотпс) терминов и имен становятся пустыми и ненужными: