Опыт о человеке

Став, в самом деле, только на онтологическую или ме­тафизическую точку зрения, трудно отказаться от этого те­зиса. Но с позиций критической философии проблема при­обретает совершенно иной облик: здесь мы вовсе не обя­заны доказывать субстанциальное единство человека. Чело­век более не рассматривается как простая субстанция, сущая в себе и способная к самопознанию. Его единство понимается как единство функциональное. Оно не предпо­лагает однородности составляющих его различных элемен­тов. Такое единство не просто допускает, но даже требует разнообразия, многообразия форм у составляющих его час­тей. Это ведь диалектическое единство, сосуществование противоположностей.

“Они не понимают, — говорится у Гераклита, — как расходящееся само с собой согласуется: возвращающаяся [к себе] гармония, как у лука и лиры”1. Чтобы обнаружить такую гармонию, нет нужды доказывать тождество или сходство различных сил, которые ее создают. Единство раз­личных форм человеческой культуры поддерживается не тождеством их природы, а взаимосогласованностью их ос­новных задач. Если уж существует в человеческой культуре некая устойчивость, то характеризовать ее можно лишь как равновесие динамическое, а не статическое — ведь это ре­зультат борьбы противоположностей. Такая борьба вовсе не исключает той “скрытой гармонии”, которая, как говорил Гераклит, “лучше явной”2.

Аристотелево определение человека как “общественно­го животного” не слишком глубоко: оно дает родовой при­знак, но не видовое отличие. Социальность сама по себе, как таковая, не есть исключительная характеристика чело­века, это вовсе не привилегия одного только человека. В так называемых животных сообществах, среди пчел и му­равьев находим строгое разделение труда и поразительно сложную социальную организацию. Однако в случае чело­веческого объединения налицо не только общество дейст­вия, как у животных, но также и общество мыслей и эмоций. Язык, миф, искусство, религия, наука суть элементы и не­пременные условия существования этой более высокой формы общества. Они суть средства, с помощью которых те формы социальной жизни, которые мы находим в орга­нической природе, доходят в своем развитии до нового со­стояния — стадии общественного сознания. Человеческая социальная сознательность обусловлена двояко: процессами отожествления и различения. Человек может обрести себя, прийти к знанию своей индивидуальности исключительно через посредника — социальную жизнь. Но этот посредник значит для человека нечто гораздо большее, чем какая-ни­будь внешняя определяющая сила. Человек подобно живот­ным подчиняется правилам общества, но он, сверх того, сам участвует в формировании общественной жизни и способен к ее активному изменению. Такая деятельность остается не­заметной на зачаточных стадиях развития человеческого об­щества, она проявляется здесь минимально. Но в дальней­шем она прослеживается яснее, становится более значимой. Такое постепенное развитие можно проследить почти во всех формах человеческой культуры.