Опыт о человеке

С этой точки зрения между языком и наукой нет раз­рыва: имена в языке и первые научные наименования можно рассматривать как результат и проявление того самого клас­сификационного инстинкта. В научном развитии намеренно и методично осуществляется то, что бессознательно уже со­держится в языке. На первых стадиях развития науки ис­пользуются наименования вещей в том смысле, который они имеют в обыденной речи, поскольку они вполне пригодны для описания основных составных частей или качеств вещей. Обнаружено, что эти общепринятые наименования сохраня­ют огромное воздействие на научную мысль в первых древ­негреческих системах натурфилософии — у Аристотеля5. Но в древнегреческой мысли это не единственная и даже не преобладающая сила. Во времена Пифагора и первых пи­фагорейцев древнегреческая философия открыла новый язык — язык чисел. Это открытие знаменует рождение на­шего современного понимания науки.

Существование регулярностей, единой формы в явлени­ях природы — в движении планет, во вращении Солнца и Луны, смене времен года — было одним из первых великих открытий человечества. Ведь даже в мифологической мысли этот опыт нашел свое полное подтверждение и характерное выражение. Мы встречаемся здесь с первыми проблесками идеи общего порядка природы6. Причем еще задолго до Пи­фагора этот порядок был описан не только в мифологичес­ких терминах, но и с помощью математических символов. Мифологический и математический языки удивительным об­разом пронизывают друг друга в первых системах вавилон­ской астрологии, самый ранний период которой относится к 3800 г. до н.э. Различие между отдельными группами звезд и 12-ю зодиакальными созвездиями были введены ва­вилонскими астрономами. Все эти результаты не были бы

* Не знать имен — не знать и вещей {лат.).

достигнуты без нового теоретического базиса. Но первой философии числа были нужны гораздо более смелые обоб­щения. Пифагорейцы были первыми, кто понял число как всеохватный, подлинно универсальный элемент. Отныне его использование не ограничивается рамками особой исследо­вательской области, оно распространяется на всю сферу бытия. Когда Пифагор сделал свое первое великое откры­тие — обнаружил зависимость между высотой звука и дли­ной вибрирующих струн, — этот факт, а точнее его истол­кование, стало решающим для всей будущей ориентации философской и математической мысли. Пифагор не считал, что это лишь открытие отдельного явления: казалось, была раскрыта одна из глубочайших тайн — тайна красоты. У древних греков красота всегда имела объективное значение: