Опыт о человеке

* Простота — признак истины (лат.}.

пределение явлении по классам, среди которых нет двух одинаковых во всех отношениях, в зависимости от силы вос­приятия сходств и различий. В процессе именования мы убеждаемся в существовании той же самой неискоренимой и очень полезной тенденции видеть и выражать сходство яв­лений через сходство имен”3.

Однако наука ищет в явлениях отнюдь не одну только простоту — она ищет порядок. Первые классификации, ко­торые мы обнаруживаем в речи, не имеют строго теорети­ческой цели. Имена объектов выполняют свою задачу в том случае, если они дают возможность сообщать наши мысли и согласовывать нашу практическую деятельность. Они вы­полняют телеологическую функцию, которая постепенно становится более объективной, “репрезентативной” функ­цией4. Каждое явное сходство между различными явлениями достаточно для того, чтобы обозначить эти явления общим именем. В некоторых языках бабочек относят к птицам, а кита — к рыбам. Приступая к построению своих первых классификаций, наука должна была уточнить и преодолеть эти поверхностные сходства. Научные термины не создаются произвольно, наобум — в их основе лежит определенный принцип классификации. Создание согласованной система­тической терминологии — отнюдь не второстепенная черта науки: это один из ее необходимых, внутренне присущих ей элементов. Когда Линней создавал “Философию ботаники”, он должен был считаться с возражением: предложенная им система — система искусственная, а не естественная. Но ведь все системы классификации искусственны. Природа как таковая содержит только отдельные разнообразные явле­ния. Когда мы подводим эти явления под определенный класс понятий и общих законов, мы вовсе не описываем факты природы. Каждая система — произведение искусст­ва, результат сознательной творческой деятельности. Даже более поздние, так называемые “естественные” биологичес­кие системы, противопоставляемые системе Линнея, должны были использовать новые концептуальные элементы. Они основывались на общей теории эволюции. Но ведь и эво­люция — не просто факт естественной истории: она сама есть научная гипотеза, регулятивная максима для наших на­блюдений и классификации естественных явлений. Дарви­новская теория открыла новый и более широкий горизонт, сделала возможным более полный, внутренне связный взгляд на явления органической жизни. Но это вовсе не оз­начает отказа от системы Линнея, которая и самим автором рассматривалась как всего лишь предварительный этап. Он отдавал себе полный отчет в том, что в известном смысле он создал всего лишь новую систему терминов ботаники, но он был также уверен, что эта терминология имеет не только вербальное, но и реальное значение. “Nomina si nescis, — говорил он, — peril et cognitio rerurn”*.