|
Э. Уилсон, оценивая современные этические учения в этом аспекте, констатирует [Wilson, 1998], как он считает, их общую особенность — разрыв между тем, что есть, и тем, что должно быть. Равенство — это “императив, которому мы должны следовать, если отсутствует начальная информация о нашем будущем статусе в жизни” — пишет он. Но подобный вывод Ролса, никаким образом не учитывает информацию о том, как возник человеческий мозг или как функционирует сознание человека. Никто, в том числе и он, не располагает научными доказательствами, что “справедливость-как-равенство” совместима с человеческой природой, а, следовательно, рассматривает ее как просто некую общую и абстрактную предпосылку (blanket premice). Таким образом, решение проблемы, которое вытекает из теории Дж. Ролса, делает весьма проблематичным само понятие “естественных прав человека”, которые в результате приобретают[69] черты “трансцендентальности”, а, следовательно, влечет за собой проблему согласования биологической (представленной генетическим разнообразием индивидуумов) и социально-политической реальностей (представленной равенством прав и возможностей отдельных личностей, основанном на защите их генетической информации от разглашения). Равенство, с этой точки зрения, предстает не только в качестве исходного пункта социальной конструкции, но и результатом биологической эволюции Homo sapiens. Очевидно, проблема соотношения и взаимной адаптации генетического разнообразия и ментальных установок, лежащих в основе современных политических доктрин, — это вопрос, адресованный в будущее. 3.4.Социальный конструктивизм и экоцентризм.
Стремление рассматривать новые генетические технологии как инструмент социальной реконструкции, а современные генетические теории — как ее идеологическую базу, соответствует ментальной установке, создающей идеологический фундамент современной технической цивилизации. Российский историк философии П.П. Гайденко [1997] обозначает философскую традицию, центральным ядром которой служит именно эта установка (в своей рационализированной форме), как “утопический активизм”. Доктрина утопического активизма имеет две ипостаси — социальный революционизм и технократическое стремление к переустройству Космоса (элементом которого является и сам Человек). Очевидно, предпосылки ее формирования теряются в глубине истории. Возможно, что они начинаются с периода неолитической революции, когда человечество в целях выживания перешло к эволюционной стратегии расширенного использования и преобразования природных ресурсов — одомашнивания животных и растений, использования природных ископаемых и т.д. На концептуальном уровне генеалогическая преемственность связывает утопический активизм с христианской теологией воли Блаженного Августина — первичности личностной воли Бога по отношению к разуму. Далее философско-мировоззренческая традиция продолжается в номинализме XIV века, а от него в философском скептицизме Д. Юма, трансцендентализме И. Канта, а затем и в позитивизме. Развитие этой традиции, как считает П.П. Гайденко, привело к противопоставлению разума, как субъекта познания и практической деятельности, миру объектов. — 89 —
|