|
“Информационная” трактовка прав и свобод личности, в том числе, связанных с биологической и генетической неоднородностью человеческой популяции — характерная черта не только современных этических и политических доктрин, но и современной социальной практики и политического менталитета. Действительно, в конечном итоге, основу политических дискуссий вокруг проявлений генетической дискриминации и поиска путей решения этой проблемы, составляют два вопроса: “Кому принадлежит право собственности на генетическую информацию, полученную в ходе определения структуры генома индивидуума?” и “Кто имеет право доступа к этой информации?” [Тетушкин, 2000]. Наиболее остро вопрос о социальных последствиях генетического тестирования ставится в тех сферах социальной жизни, которые непосредственно влияют на жизнь индивидуума, и, если вновь воспользоваться генетико-популяционными аналогиями, там, где коэффициент отбора может достигать потенциально наивысших значений. Таковыми, в современной цивилизации Запада, являются области медицинского страхования и трудоустройство. С другой стороны, именно в диагностике предрасположенности к развитию различного характера патологических состояний, современные генные технологии достигли наибольшего прогресса. Они превратились в реальный, а не потенциальный или виртуальный, фактор социальной жизни[65]. Уровень социально-экономической заинтересованности работодателей и страховых компаний пока превышает силу сопротивления правозащитников и “консерваторов”, из-за чего наблюдается постепенное расширение масштабов применения генетического тестирования. И все же, в практическом плане адаптация доктрины политического эгалитаризма к новым реалиям современной цивилизации, очевидно, означает нахождение оптимального баланса между соблюдением “тайны личности”[66] (составным элементом которой является информация, закодированная в конкретном геноме) и возможностью социальных структур получать, в определенных, точно законодательно ограниченных условиях, доступ к этой информации, особенно, в тех случаях, когда она существенно влияет на судьбу третьих лиц[67]. Этот конфликт двух парадигм — генетического редукционизма и политического эгалитаризма — приобретает решающее значение для будущих отношений генетики и политики[68] [Shogren, 1998; Paul, 1999; Чешко, 2002]. Но создание такой системы, неизбежно, влечет за собой проблему создания механизмов, обеспечивающих соблюдение тайны, определяющих круг лиц, имеющих доступ к закрытой информации и контролирующих условия, при соблюдении которых такой доступ становится возможным. — 88 —
|