Голос и феномен

[100]

Здесь мы должны слушать. Давайте вернемся к Гус­серлю. Для него чистое выражение, логическое выраже­ние, должно быть «непродуктивным» «посредником», кото­рый «рефлектирует» (widerzuspiegeln) пред-выразительный слой смысла. Единственная его продуктивность состоит в том, чтобы приводить смысл в концептуальную и универ­сальную форму52. Есть существенные причины для того, что всякий смысл не может совершенно повторяться в вы­ражении, так же как и для того, что выражения выдержи­вают подчиненные и неполные значения. Тем не менее те­лосом совершенного [int?grale] выражения является пол­ное восстановление в форме присутствия смысла, актуаль­но данного в интуиции. Так как смысл определяется на основании отношения к объекту, элемент выражения дол­жен, следовательно, защищать, соблюдать и восстанавли­вать присутствие смысла и в качестве бытия объекта пе­ред нами, открытого обзору, и в качестве близости к себе в интериорности. На- настоящего объекта теперь-перед нами есть против (Gegenwart, Gegenstand) и в смысле «вбли­зи» [tout-contre] близости и как противоположение противо-положного.

Здесь неизменно перепутаны идеализация и речь. Идеальный объект есть объект, чей показ может повто­ряться бесконечно, чье присутствие в Zeigen бесконечно повторяемо именно потому, что, свободный от всякой мирской пространственности, он является чистой ноэмой, которую я могу выражать, по крайней мере, оче­видно не проходя сквозь мир. В этом смысле феномено­логический голос, который, кажется, совершает эту опе­рацию «во времени», не порывает с уровнем Zeigen, но принадлежит той же самой системе и доводит до конца ее функцию. Выход к бесконечности, характерный для идеализации объектов, совпадает с историческим прише­ствием phone. Это не значит, что мы можем в конце кон­цов понять, чем является движение идеализации на ос­новании определенной «функции» или «способности»,

52 Ideas I, §124.

[101]

относительно которой мы, в свою очередь, могли бы знать, чем она является, благодаря нашей осведомлен­ности относительно опыта, «феноменологии нашего тела» или некоторым объективным наукам (фонетике, фонологии или психологии фонации).

Совсем наоборот то, что делает историю phone совер­шенно загадочной, так это тот факт, что она неотделима от истории идеализации, т. е. от «истории разума», или от истории как таковой.

Для того чтобы действительно понять, где же лежит власть голоса и каким образом метафизика, философия и определение бытия как присутствия конституируют эпо­ху речи как техническое господство объективного бытия, чтобы правильно понять единство techne и phone, мы долж­ны продумать объективность объекта. Идеальный объект — самый объективный из объектов независимо от актов здесь-и-теперь и событий эмпирической субъективности, которая его интендирует, он может бесконечно повторять­ся, оставаясь Тем же самым. Так как его присутствие в интуиции, его бытие-перед пристальным взглядом, не име­ет сущностной зависимости от какого-либо мирского или эмпирического синтеза, вос-становление его смысла в фор­ме присутствия становится универсальной и неограничен­ной возможностью. Но, будучи ничем за пределами мира, это идеальное бытие должно конституироваться, повто­ряться и выражаться в посреднике, который не уменьша­ет присутствия и самоприсутствия в тех актах, которые на него направлены, в посреднике, который сохраняет и присутствие объекта перед интуицией, и самоприсут­ствие, абсолютную близость актов самим себе. Идеаль­ность объекта, которая является лишь его бытием-для не­эмпирического сознания, может иметь выражение только в таком элементе, чья феноменальность не имеет мирской формы. Имя этого элемента — голос. Голос слышим. Фо­нические знаки («звуковые образы» в соссюровском смыс­ле или феноменологический голос) слышатся [entendus = «слышимый» плюс «понимаемый»] субъектом, который предлагает их в абсолютной близости их настоящего.