Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 2

II

Или вот Пушкин. Как отметил Вяч. Иванов, разбирая по­эму о цыганах5, «вся пламенная страстность полудикого наро­да, ее вольнолюбивой и роковой неукротимости» выражена Пушкиным в синтетическом типе Цыганки. Собственно этот тип раскрыт в Земфире; но духовная суть его у Пушкина связана с именем матери Земфиры: Мариула. Это «глубоко женственное и музыкальное имя» есть звуковая материя, из которой оформ-ливается вся поэма—непосредственное явление стихии цыган-ства. «И стихи поэмы, предшествующие заключительному тра­гическому аккорду о всеобщей известности «роковых страстей» и о власти «судеб», от которых «защиты нет», опять воспроиз­водят, как мелодический лейтмотив, основные созвучия, пу­стынные, унылые, страстные:

В походах медленных любил Их песен радостные гулы И долго милой Мариулы Я имя нежное твердил.

Эти звуки, полные и гулкие, как отголоски кочевий в покры­тых седыми ковылями раздольях, грустные, как развеваемый по степи пепел безыменных древних селищ, или тех костров слу­чайного становья, которые много лет спустя наводили на поэта сладкую тоску старинных воспоминаний, приближают нас к та­инственной колыбели музыкального развития поэмы, обличают первое чисто звуковое заражение певца лирической стихией бродячей вольности, умеющей радостно дышать, дерзать, лю­бя, даже до смерти, и покорствовать смиренномудро. Фонетика мелодического стихотворения обнаруживает как бы предпочте­ние гласного у, то глухого и задумчивого, и уходящего в былое и минувшее, то колоритно-дикого, то знойного и узывно-уны-лого; смуглая окраска этого звука или выдвигается в ритме, или усиливается оттенками окружающих его гласных сочетаний и аллитерациями согласных; и вся эта живопись звуков, смутно

1

и бессознательно почувствованная современниками Пушкина, могущественно способствовала установлению их мнения об особенной магичности нового творения, изумившей даже тех, которые еще так недавно были упоены соловьиными трелями и фонтанными лепетами и всею влажною музыкой песни о са­дах Бахчисарая» 6.

«Цыганы» есть поэма о Мариуле; иначе говоря, все произведе­ние роскошно амплифицирует духовную сущность этого имени и может быть определяемо как аналитическое суждение, подлежа­щее коего—имя Мариула. Вот почему носительница его—не героиня поэмы: это сузило бы его значение и из подлежащего могло бы сделать одним из аналитических сказуемых, каковы, например, и Земфира, и Алеко, и другие. Мариула,—это имя,— служит у Пушкина особым разрезом мира, особым углом зрения на мир, и оно не только едино в себе, но и все собою пронизывает и определяет. Имеющему уши слышать—это имя само по себе раскрыло бы свою сущность, как подсказало оно Пушкину поэму о себе, и может сказать еще поэмы. Но и раскрываясь в поэме и поэмах, оно пребывает неисчерпанным, всегда богатым. Имя— новый высший род слова и никаким конечным числом слов и отдельных признаков не может быть развернуто сполна. Отдельные слова лишь направляют наше внимание к нему. Но как имя воплощено в звуке, то и духовная сущность его постигается преимущественно вчувствованием в звуковую его плоть. Этот-то звуковой комментарий имени Мариулы и содержится в «Цыганах».