Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 1

14. У гностика Валентина 36 было поэтичное учение о про­исхождении мира от павшей из недр Плиромы Ахамот; море— это слезы Ахамот, заря—ее улыбка и т. д., учил Валентин. Излагая это учение, святой Ириней Лионский37 подсмеивается над гностиками; но напрасно: ведь это учение есть аналог учения апостола Павла о Христе как втором Адаме, а кроме того, имеет себе в церковной письменности и прямые парал­лели. Так, у Тертуллиана 38 определенно говорится: «Наше тело произошло [образовалось] из двух элементов: из земли— плоть, из воды—кровь, ибо хотя есть другой вид качества, то есть того, что из одного делается другим, однако что есть кровь, как не красная жидкость, что есть плоть, как не та же земля, но в своем собственном образе?» Далее Тертуллиан развивает мысль, что наше тело—это та же материальная природа, это тот же мир, но только в своем роде. «Рассмотри отдельные части: мускулы похожи на глыбы земли; кости—на камни; вокруг сосудов находятся маленькие камешки; посмотри также на ветвеобразно расположенные кровеносные сосуды, это извилистые течения ручьев. Мягкие волосы—мхи, головные волосы—это дерн; сокровенные залегающие массы мозга—это рудоносные каналы плоти» 39.

Но слова Тертуллиана не должно считать за своего рода исключение. Обширная церковная традиция ведет эту мысль об аналогии и взаимоотображении мира и человека на протяжении столетий, и достойно внимания, что не в одном, а в разных

1

местах и сочинениях один и тот же отец Церкви и церковный писатель излагает эту мысль, то есть, другими словами, что не случайным привеском появляется она у него в совокупной мысли. Для примера назовем хотя бы имена святых Григория Нисского40, Григория Богослова41, Василия Великого42, Иоан­на Дамаскина43, Исидора Пелусиота44 и др.45, чтобы пояс­нить, насколько велик коэффициент авторитетности этого пре­дания.

«(Приложение 1. Священник Павел Флоренский. Окончание лекции «Макрокосм и микрокосм». 1917.1Х.21)

II. Не будем множить примеров, доказывающих с полной внешней наглядностью антропоморфический и антропопа-тический характер древнего и народного мышления,—скажу точнее,— всечеловеческого мышления о мире. Кстати, отмечу вам, что по новейшему исследованию «Земледельческой ре­лигии Аттики» Богаевского вся эта религия построена на урав­нении Земли с женским существом, а жизнь растительного царства—с явлениями женского организма46. И если в со­временной естественнонаучной мысли это или подобное урав­нение не выступает в столь определенной форме, то не следует думать, что его здесь нет: все основоположения и основные понятия естествознания—не более как расширение и ослож­нение первичных и простейших понятий о человеке и его деятельностях. На этом антропоморфизме и антропопатизме основано не только научное, но и, в особенности, поэтическое изображение природы. И даже наиболее далекая, по-видимо­му, от человека и его внутренней жизни пейзажная живопись существует лишь постольку, поскольку она умеет воспринять или преобразить пейзаж в продолжение внутренней жизни художника, сделать из него символ—проекцию его стрем­лений и настроений. И потому понятно, что каждый художник брал ту сторону природы, которая легче поддавалась его преобразующей деятельности. «Рюйздаль47 придавал мест­ностям свой отпечаток поэзии, грусти и меланхолии. Саль-ватор Роза 48 наполнял их скалами и вертепами; Эвердинген 49 не видал в них ничего, кроме сосновых лесов и каскадов; Іоббема50 писал их по преимуществу грустными и пустын ными; Бергем 51, напротив того, изображал только смеющиеся и веселые местоположения. Ван-дер-Неер52 вдохновлялся плоскою и угрюмою природою; Гаспар Дуге53 не смотрел на нее иначе как во время грозы; Никола Пуссен54 умел при­давать ей характер величия и грандиозности; и, наконец, Клод Лоррен55, кроткий и меланхоличный в душе, выбирал