Сочинения в четырех томах. Том 2

1

изображается здесь не преувеличенно сверх-природным, а человечески просто. Здесь человек не стоит в боязливом трепете в немой покорности перед земными и небесными владыками, как на Востоке,— взор его глядит доверчиво и свободно, наслаждаясь радостью жизни и отражая ее»24.

Архаизация Но одна черта в особенности характе­ризует изучаемый век как век переутон­ченности. Не может не быть странным нахождение в огромных критских дворцах весьма сложной архитек­туры наряду с вещами выработки весьма тонкой,— предметов какой-то неожиданной грубости и, что еще более странно, весьма грубых изображений весьма тон­ких продуктов культуры. Если в одном и том же месте одного и того же культурного слоя встречается такое кричащее противоречие, то нельзя не видеть в нем неко­торой преднамеренности,— некоторого нарочитого дис­сонанса, имеющего обострить утомившееся восприятие. Грубая выделка встречающихся фигур есть преднаме­ренная архаизация, стилизация под древность, и должна рассматриваться как рафинированная утон­ченность. Если же Вы внимательнее вглядитесь в «пер­вобытные» вещи этого века культуры, то почувствуете под их грубостью — волнения души, весьма похожие на те, какими запечатлен конец ХІХ-го века новой истории.

Итак, уяснив себе многосложность и развитость этой эгейской, в широком смысле слова, или критской куль­туры, обратимся теперь к рассмотрению внутренне­го ее содержания.

Религия Какие же религиозные и философские

идеи содержала эта много-слойная и много-вековая культура? Что дает нам археология для уразумения души этих далеких от нас по времени, но столь близких по внешним формам своего быта людей? И не естественно ли спросить себя, так ли далеко жиз­непонимание их от нашего, как это может до всякого исследования думаться обывателю современности, наивно считающему свой век и свое десятилетие верхом куль­турного прогресса?

Каменные бабы Каждому из Вас, несомненно, приходи­лось не раз видеть у нас так называемых «каменных баб», а у немцев — Steinmutterchen, привози­мых из степной полосы России. Эти нагие женские фи­гуры, сжимающие себе груди или держащие в одной руке между грудей птичку,— вероятнее всего голубку,— а другую полагающие себе на лоно, или еще — имеющие

1

в руках у пупка или ниже небольшой чашеобразный со­суд,— эти фигуры, говорю, ставились насельниками юж­норусских степей на могильных курганах и, очевидно, были религиозным символом, теснейше и ближайше связанным с мыслью о смерти. Мы ставим крест на мо­гиле; эти же преднасельники наши, а может быть, и наши предки ставили на могилах такую «бабу». Область рас­пространения такого символа обширна — от подножия Алтая и бассейна истоков Енисея и Оби включительно до Волги и Каспийского моря. Множество их — в степях Донских и Приазовских, затем в Галиции. В одной Ека-теринославской губернии их известно около 428. Когда и кем поставлены эти фигуры — доселе не выяснено25. Весьма возможно, что многие из них вовсе не так древ­ни, как хотелось бы иным археологам; по крайней мере доселе сохраняются у некоторых народов обычаи почти тождественные. А один французский путешественник, который в 1253 г. прибыл к татарам послом от Людовика Святого, рассказывает о куманах: «Comani faciunt magnum tumulum super defimctum et erigunt ei statuam tenentem scyphum in manu sua aut umbilicum» — «куманы устраивают над усопшим большой курган и воздвигают ему статую, держащую в своей руке перед пупком чаш­ку» 26 (именем scyphus, или ??????, называлась в древно­сти двуручечная чаша для питья воды, по виду ближе всего подходящая к нашей чайной чашке с маленьким дном).