Сочинения в четырех томах. Том 2

«Пёльман и другие новейшие историки проводят и далее аналогию между древностью и нашим временем. Они сопоставляют стремление к «опрощению», восхва­ление «натурального» состояния среди утонченно-разви­той цивилизации тогда и теперь; они сравнивают взгляды, например, Дикеарха из Мессаны, ученика Аристоте­ля, и идеи Руссо и гр. Л. Н. Толстого (Пёльман, Люд. Штейн); утопии древности и утопии нового вре­мени, имеющие как бы свой прообраз в социальной по­эзии греков (Пёльман); некоторые воззрения греческой философской мысли и новейшие научные теории (Гомперц, [П. Таннери21]); даже способы тогдаш­ней и нынешней медицины (Г и ? ш б е ? г); космопо­литизм в древности и космополитизм нового времени (Э. ? е й е р) и т. д. Модернизация сказывается и в том, что некоторые историки, например Гольм, отчасти и Э. ? е й е р, любят сравнивать деятелей Эллады с дея­телями ХІХ-го века. Так, Демосфен напоминает Гольму Гладстона»22. Одним словом, греческая история оказывается типическою, как типична и история грече­ской философии. А типичность эта заставляет или отка­заться вообще от идеи развития, или признать у греческой истории глубоко-залегающую подзем­ную стройку — пра-историю. Впрочем, последняя мера хотя и полезная сама по себе, однако едва ли не покажется, при более серьезном рассмотрении, паллиативом,— не чем иным, как проволочкою ге­роического средства.

Но как бы то ни было, а культура эллинская вообще так неэлементарна, так много-сложна, что, не противо­реча этой общей ее сложности, немыслимо говорить о фалесах и анаксимандрах с опрощением их до возможной лишь для малых ребят наивности. Да, впрочем, и жизнь детской души, нередко постигаю­щей то, чего не разумеют взрослые,— эту жизнь знаем ли мы в ее действительной глубине и действительной много-гранности?

Неизначальностъ Доселе древность начатков греческой «древней грече- культуры, греческая пра-история была

скои истории* нас только ВЫВОДОМ ИЗ СЛОЖНОСТИ

эллинской жизни, предметом умозаключения. Но она —

1

не только вывод, но и прямо свидетельствуется археоло­гическими раскопками конца ХІХ-го и начала ХХ-го ве­ков. Чтобы подойти к тому, что пока, при тепереш­нем состоянии знаний, можно было бы счесть за первичные слои античной культуры, надо отступить на­зад еще, по крайней мере, на столько же веков от време­ни возникновения философии (?І-й век до Р. X.), на сколько мы отступаем от настоящего времени до време­ни ее возникновения; иными словами, эпоха возникно­вения философии лежит приблизительно в середине ме­жду началом эллинской культуры и нашим временем. Да, археология открыла значительно более 25-ти веков античной культуры до начала философии, т. е. до ?І-го века (до Р. X.). И это открытие совершилось так голово­кружительно быстро, что мы до сих пор не можем по­нять, как же быть с историей философии. Ведь в тече­ние каких-нибудь трех десятилетий (начало открытий Шлимана в Илионе относится к 70—80-м годам XIX-го века, а исследования Эванса на Крите, начатые в 1-й год ХХ-го века, и раскопки Гомолля и Голло на о-ве Делосе, начатые в 3-й год ХХ-го века, еще далеко не закончены)23,— в течение каких-нибудь трех десятилетий исторические горизонты науки расши­рились на верных три тысячелетия. И то, что принима­лось за terminus а quo истории, само оказалось terminus ad quem почти что трехтысячелетней истории. Стоит ли отмечать, что тут переворачивается вверх ногами все прежнее понимание античного мышления? А Вы, конеч­но, и без нарочитых указаний поймете, в каком нелепом положении находится современный исследователь исто­рии древней философии.