|
«Быть может, никогда еще не было так трудно говорить о начатках греческой религии [добавим: «и, не менее,— греческой философии»], о начатках греческой истории вообще,— чистосердечно свидетельствовал в своих лекциях 1900—1901 учебного года исследователь греческой религии кн. С. Н. Трубецкой,— как в настоящую минуту [добавим: «и, тем более, в настоящую, в 1910-м году]; новейшие открытия на Крите не могут не произвести полнейшего переворота в наших воззрениях на историю греческой древности. Они опровергли много гипотез, указали путь к разрешению многих проблем и вместе поставили множество проблем, о которых и не думали ранее. Высказывать какие-либо окончательные б .воды представляется преждевременным — приходится ждать окончания целого ряда начатых работ 1 и ждать новых открытий, которые осветят нам остатки древнего, неведомого мира, столь неожиданно возвращенные из недр земли»24. Классическая Но, чтобы утверждения эти не казались археология СЛИШКОМ ГОЛОСЛОВНЫМИ И форМаЛЬНЫМИ, конца хіх-го вспомним вкратце о судьбах археологии и начала хх-го конца ХІХ-го и начала ХХ-го веков. веков Вспомним, давно ли царило неверие в ге- роев эпоса и трагедии? Давно ли глубочайшим проникновением в историю казалось отрицать даже легендарную действительность этих приснолюбез-ных человечеству образов? Давно ли в ретортах исторических лабораторий их выпаривали до бледных теней, до отвлеченных понятий? Давно ли ссылка на,— только более или менее правдоподобную,— этимологию имени Елены (????? — от ?<я*= блестеть; Елена — «блестящая», «светлая») казалась самоочевидным указанием лунной природы этой богини, так что Елена приравнивалась Луне-Селене (?????^???????90 Давно ли в «Одиссее» усматривали всерьез25,— и это не скандализовало ученого мира,— не что иное, как солнечно-лунно-звездный миф (!), а в хитроумном греке — небесное светило? Давно ли?26 Но вот явились в Гиссарлыке и в Микенах, благодаря,— столь, «можно сказать, чудесно начатым»,— раскопкам Шлимана, из утробы земной останки былого, и «героическая мечта тридцати веков»,— Троя,— вдруг стала осязаемою и вещественною. Царь Агамемнон, и Ахилл с Гектором, и Елена, закрывающаяся «покровом сребристо-блестящим», и «смелый юноша, ради любви пренебрегший властью и мудростью», и все милые, источенные книжными червями тени прошлого,— и «много-слезная война», десять лет бушевавшая под стенами «священного Илиона», и гибель здесь и там лучших героев, и властительная, надо всеми торжествующая красота,— всепобедная Елена, которой все дозволено, которая все искупает своим очарованием,— все, все воскресло, все стало осязательным. Прошла тоска о минувшем, когда человечество жаловалось, что «возлюбленный образ исчезает на легких крыльях по туманным путям сна». Тоска прошла; и, вместе с Поэтом-мистиком, простирая руки, приветствует оно возвращение ускользнувших: — 58 —
|