Сочинения в четырех томах. Том 2

Начиная с конца XVI века в русскую иконопись, вместе с общим принижением церковной жизни, этот дух аллегоризма закрадывается, как оборотная сторона онтологического измельчания и отяжеления, уже с тру­дом взлетающего над областью чувственною. Неспособ­ность совсем четко видеть потустороннее иконописец хочет восполнить сложностью богословских построений: так богословский рационализм соединяется в иконе с типичностью посюсторонних образов, а далее первый вырождается в отвлеченные схемы, условно выражаемые выродившеюся из второй — чувственностью и светской фривольностью. Таков печальный конец, в XVIII веке, который тем безотраднее, что нигде, как только в Рос­сии, изобразительное искусство имело единственную в мировой истории вершину.

Русская иконопись ХГ?—XV веков есть достигнутое совершенство изобразительности, равного которому или даже подобного не знает история всемирного искусства и с которым в известном смысле можно сопоставлять только греческую скульптуру — тоже воплощение духов­ных образов и тоже, после светлого подъема, разложен­ную рационализмом и чувственностью. И вот, на этой вершине своей, иконопись, чуждая и ? е н и аллегоризма, открывает духу светлые свои видения первоздан­

1

ной чистоты в формах столь непосредственно воспри­нимаемых, что в них сознаются каноны воистину всече­ловеческие, и, будучи откровениями жизни во Христе более, чем что-либо другое, будучи чистейшим явлением собственно церковного творчества, эти формы оказыва­ются заветнейшими исконными формами всего челове­чества. Мы узнаем в них по частям и разрозненно от­крытое древними культурами — черты Зевса во Христе Вседержителе, Афины и Изиды в Богоматери и т. д., так что «оправдана мудрость чадами ея»91* Да, духовные видения, эти чада подготовлявшейся всею мировою ис-ториею древней мудрости, своей существенной истиной показали, что права была мудрость в своих предчувстви­ях и намеках истины. Можно сказать, чем онтологичнее видение, тем общечеловечнее форма, которою он[о] вы­разится, подобно тому как священные слова о самом та­инственном — самые простые: отец и сын, рождение, согнивающее и прорастающее зерно, жених и невеста, хлеб и вино, дуновение ветра, солнце с его светом и т. д. Каноническая форма — это форма наибольшей естест­венности, то, проще чего не придумаешь, тогда как от­ступления от форм канонических стеснительны и искус­ственны: вот бы возопили вольные художники, если бы любые изобразительные формы любого из них были признаны нормою!