Сочинения в четырех томах. Том 2

1

и жизнь художественная: и художник, опираясь на все­человеческие художественные каноны, когда таковые здесь или там найдены, чрез них и в них находит силу воплощать подлинно созерцаемую действительность и твердо знает, что дело его, если оно свободно, не ока­жется удвоением чужого дела, хотя предмет беспокойства его — не это совпадение с кем-то, а истинность изобра­женного им. Принятие канона есть ощущение связи с человечеством и сознание, что не напрасно же жило оно и не было же [без] истины, свое же постижение ис­тины, проверенное и очищенное собором народов и по­колений, оно закрепило в каноне. Ближайшая задача — постигнуть смысл канона, изнутри проникнуть в него, как в сгущенный разум человечества, и, духовно на­прягшись до высшего уровня достигнутого, определить себя, как с этого уровня мне, индивидуальному худож­нику, является истина вещей; хорошо известен тот факт, что это напряжение при вмещении своего индивидуаль­ного разума в формы общечеловеческие открывает род­ник творчества. Напротив, слабосильное и самолюбивое бегство от общечеловеческих форм оставляет художника на уровне низшем достигнутого и в этом смысле отнюдь не личном, но лишь случайном и несознательном; об­разно говоря, макать в чернильницу палец вместо пера вовсе не служит признаком ни индивидуальной само­бытности, ни особого вдохновения, если бы таким спо­собом были написаны некие стихи. Чем труднее и отда­леннее от повседневности предмет искусства, тем более сосредоточения требуется на художественном каноне соответственного рода как по ответственности такого искусства, так и по малой доступности требуемого тут опыта.

В отношении к духовному миру Церковь, всегда жи­вая и творческая, вовсе не ищет защиты старых форм, как таковых, и не противопоставляет их новым, как та­ковым. Церковное понимание искусства и было и есть и будет одно — реализм. Это значит: Церковь, «столп и утверждение Истины»80*, требует только одно­го — истины. В старых ли или новых формах истина, Церковь о том не спрашивает, но всегда требует удосто­верения, истинно ли нечто, и, если удостоверение да­но,— благословляет и вкладывает в свою сокровищницу истины, а если не дано — отвергает.

Когда, применительно к случаю разбираемому, уже найденный и выверенный соборне, всечеловеческий ка­нон художества соблюден, тогда есть формальная гаран­

1

тия, что предлагаемая икона или просто воспроизводит уже признанное истиной, или, сверх того, открывает еще нечто, тоже истинное; когда же нет соблюдения, то это или ниже допустимого, или во всяком случае нуждается, как новое откровение, в проверке. И тогда художник должен понимать, что он делает, и быть готовым к отве­ту. Так, соборный разум Церкви не может не спросить Врубеля, Васнецова, Нестерова и других новых иконо­писцев, сознают ли они, что изображают не что-то, во­образившееся и сочиненное ими, а некоторую в самом деле существующую реальность и что об этой реальности они сказали или правду, и тогда дали ряд первоявленных икон,— кстати сказать, численно превосходящих все, что узрели святые иконописцы на всем протяжении Церков­ной истории,— или неправду. Тут речь идет не о том, плохо или хорошо изображена некоторая женщина, тем более что это «плохо» и «хорошо» в значительной мере определяется намерением художника, а о том, в самом ли деле это Богоматерь. Если же эти художники, хотя бы внутренно, для себя, не могут удостоверить самотож­дество изображаемого лица, если это кто-то другой, то не происходит ли здесь величайшего духовного смятения и смущения и не сказал ли художник кистью неправды о Богоматери? Искание современными художниками модели при писании священных изображений уже само по себе есть доказательство, что они не видят явственно — изображаемого ими неземного образа: а если бы видели ясно, то всякий посторонний образ, да к тому же образ иного порядка, иного мира, был бы помехой, а не под­спорьем тому, духовному созерцанию. Думается, боль­шинство художников, ни ясно, ни неясно, просто ничего не видят, а слегка преобразуют внешний образ согласно полусознательным воспоминаниям о Богоматерних ико­нах и, смешивая уставную истину с собственным само-чинием, зная, что они делают, дерзают надписать имя Богоматери. Но если они не могут удостоверить правди­вости своего изображения и даже сами в себе в том не уверены, то разве это не значит, что они притязают свидетельствовать о сомнительном, берут на себя ответственнейшее дело святых отцов и, не будучи тако­выми, самозванствуют и даже лжесвидетельствуют?