Сочинения в четырех томах. Том 2

1

и его личной настроенное™ должна дать и более проч­ные основы для пересмотра и, может быть, переоценки его субъективной жизни. Кто знает, при беспристраст­ном свете объективной церковной оценки, на бело­снежной одежде его религиозно-философских убежде­ний не выступят ли сомнительные пятна, или, напротив, не окажется ли система Хомякова даже более безукориз­ненной, чем это обычно думают? Но, во всяком случае мы должны быть готовы и к тому, что пленяющее нас в Хомякове может оказаться и не столь пленительным и не столь правым во всех смыслах этого слова, как это без обсуждения принимается почти всеми.

«По плодам их познаете их» 1+ Но доселе учение Хо­мякова было лишь побегами. В настоящее же время оно вызревает и, кажется, готово принести плоды. Добрые ли это плоды? В том-то и дело — что двойственные. Мы видим, что русская богословская мысль, в лице наиболее талантливых своих представителей, приняла, так или иначе, учение Хомякова, что все свежее в богословии, так или иначе, преломляет хомяковские идеи. Одни только имена Митрополита Петроградского Антония и Архиепископов Антония и Сергия, имена, ставшие лозунгами обширных течений русской богословской мысли, были бы достаточны для подтверждения выска­занного. Это — так. Но приняла, с другой стороны, эти идеи и положила их в основу свою и та мысль, о церков­ности которой свидетельствовать пока нет оснований, например, ?. Н. Неплюева, основателя Крестовоздви-женского братства, и, мало того, даже явно неправослав­ное учение Л. Н. Толстого по-своему может притязать на хомяковское наследие. Хомяковские же идеи оказались удобными для полемики с католицизмом; упомянем нау­дачу хотя бы того же Архиепископа Сергия, М. А. Но­воселова и заставившего о себе говорить в недавние годы Ю. А. Колемина1. Но при этом выступает и опасность такой полемики: выпалывая плевелы католицизма, не рискует ли такая полемика вырвать из почвы и пшеницу православия, хотя бы, например, своим отрицанием авторитета в Церкви, якобы не имеющегося в правосла­вии, а вместе с ним, следовательно, и начала страха, на­чала власти и обязательности канонического строя. В настоящее время, столь вообще склонное ко вся­ческому отрицанию норм и даже к борьбе со всякими

1 См., напр., его доклад «Авторитет в вопросах веры» («Бог. В.») и книгу «Римский духовный Цезаризм»...

1

нормами, это растворение канонов в пучине альтруизма не представляет ли сугубой опасности? К опасным сто­ронам хомяковства должно отнести и хомяковскую кри­тику католического учения о таинствах и протестантско­го—о Богодухновенности Библии. Имея в себе какую-то правду, эта критика, однако, неминуемо ведет к явно нецерковному прагматизму или модернизму, уничто­жающему самое существо учения о таинствах и остав­ляющему лишь внешнюю, саму по себе не ценную, обо­лочку его. Даже главная мысль Хомякова, в его противо-католической полемике, а именно упрек в нарушении единства провозглашением новых догматов, т. е. в узур­пации права вселенской Церкви, и эта мысль опять-таки подменяет внутреннюю суть церковного единства внеш­ними его формами и погрешает тем самым юридизмом, которым, по Хомякову, болен западный мир. Одним словом, Хомяков и хомяковство, бывшие проблемою для своих современников, не только не перестали быть про­блемой для нас, но скорее обнаружили новый ряд про­блем, требующих своего исследования. Главный вопрос, главный не только с нашей точки зрения, но и с точки зрения самого Хомякова и его мировоззрения,— неиз­бежно возникающий на почве самого учения Хомяко­ва,— это — вопрос о церковности самого Хомякова. Но в настоящее время, с открытым появлением прагма­тизма, модернизма и их побегов, этот вопрос не только не уяснился, но и, напротив, запутался до чрезвы­чайности. Что такое Хомяков? — «Учитель Церкви», по ставшему ходовым выражению Ю. Ф. Самарина, или ро­доначальник утонченного русского социализма, как его определяли его современники? Основал ли он новую школу богословия, наконец воистину православного, а не католического и не протестантского, или же это уче­ние его — утонченный рационализм, «гегельство», как несколько наивно выражались его противники, система чрезвычайно гибких и потому наиболее ядовитых фор­мул, разъедающих основы церковности? И далее, в об­ласти государственной был ли он верным слугою само­державия, этой основы русского государства, желал ли он укрепить и возвеличить царский престол, или, наобо­рот, в нем должно видеть творца наиболее народной и потому наиболее опасной формы эгалитарности? По­вторяем, чем был сам Хомяков? — Охранителем ли и уг­лубителем корней святой Руси или, напротив, искорени­телем исконных ее основ во имя мечтательного образа проектируемой России будущего? Смиренно ли воспри­