Сочинения в четырех томах. Том 2

1

Обессиленный внутреннею борьбою, он примиряется наконец с сосуществованием двух противоречащих уче­ний и делает из признания в своем бессилии особый отдел «Критики чистого разума».

Для понимания истории этого отдела чрез­вычайно важна небольшая, но весьма содержательная (и, к удивлению, — малоизвестная!) диссертация Канта, ходящая под названием «Физической монадологии». Вот что читаем мы в этой диссертации:

«Каким же образом, наконец, — восклицает Кёнигс-бергский Мудрец в «предварительных замечаниях» дис­сертации, — каким же образом, наконец, можно связать метафизику с геометрией в этом деле, [т. е. в вопросе о строении материи], когда грифов запрячь вместе с ко­нями, кажется, легче, чем трансцендентальную филосо­фию сочетать с геометрией! В то время как первая, [т. е. метафизика], упорно отрицает, что пространство делимо до бесконечности, вторая, [т. е. геометрия], защищает это тою же достоверностью, какою имеет привычку обе­регать остальное. Первая настаивает, что пустое про­странство необходимо для свободных движений,— вторая его решительно изгоняет. Первая вместе с тем указывает на то, что притяжение, или всеобщее тяготение, едва ли объяснимо механическими причинами, но что оно имеет начало в силах, присущих телам в покое и действующих на расстоянии (in distans), вторая же всякое действие на расстоянии относит к пустым обманам воображения» ,5\

Таковы недоумения Канта. Вовсе нет надобности иметь глубокие познания в развитии европейской мыс­ли, чтобы понять, в чем тут дело: это — Лейбниц столкнулся с Ньютоном. Кант уже видит, что соединить их труднее, нежели «впрячь грифов вместе с конями». Но все же он надеется на возможность решить эту трудную задачу. «Хотя ясно, — продолжает он,— что немалого труда стоит привести в порядок эти противоположные мнения, но я решился сколько-нибудь поработать на него. Если бы другие, силы которых более соответствуют такому предприятию, взялись за это дело, то я был бы удовлетворен уже тем, что привел к нему их внимание» 16\

Таково взаимное отношение некоторых лейбницев-ских и ньютоновских идей в сознании Канта. Как видите, в 1756 году (дата «Физической монадологии») он еще надеялся примирить их логически, хотя несомненно и то, что уже тогда он достаточно остро воспринимал их противо-борство.

1

Не считая себя вправе задерживать Вас обзором дальнейших моментов этой трагедии ума, где героями выступают идеи, а сценою служит сознание, обращаюсь прямо к конечному результату борьбы идей. Несо­вместимость их для Канта выступала на свет все более и более ясно; все резче и резче врезались в духовный облик Канта противоречивые линии его прирожденного и воспитанного характера. Логическая неизбежность той и другой струи делалась все очевиднее, и, наконец, Вы видите в «Критике чистого разума» последний эпизод борьбы. Оба противника лежат обессиленные и замо­гильными голосами переговариваются о размеже­вании границ. Прошло 25 лет со времени написания «Монадологии». И непримиримость идей, которая в дни молодости вызывала сомнения в Философии, была даже причиною интеллектуальных терзаний, — эта самая непримиримость оказалась теперь доводом в пользу трансцендентального идеализма. И если ранее Кант тя­готел к тому, чтобы засыпать пропасть между Лей­бницем и Ньютоном, то теперь все усилия его направи­лись к углублению противоречия между ними. Если ранее Канту хотелось примирить их, то теперь он вся­чески старается сделать ссору окончательной. Она нужна ему в видах системы, и притом именно в той форме, как он ее излагает. Впрочем, Кант не думает де­лать тайны из своих видов на обостренную им же ссору Лейбница и Ньютона. Он сам напирает на то, что про­тиворечие это — косвенное доказательство идеальной природы пространства и времени. Мало того, он даже придает ему значение experimentum crucis (перекрестного опыта). Вот почему, в силу этих расчетов Канта на анти­номии, уже загодя можно предположить, что построение антиномий отличается не только искусством, с ко­торым они приспособлены к «Критике», но и искус­ственностью, а доказательство их — произволом и кажущеюся строгостью: ведь всегда у философа есть искушение перегрузить опору системы. Это и по­стараюсь теперь показать я, хотя, за недостатком времени, буду обращаться преимущественно к первым, матема­тическим антиномиям. Однако сперва позволю себе вы­сказать догадку, что ближайшим образом натолкнуло Канта на введение антиномий.