|
Сегодня такие модели уже устарели, и поэтому революции час оказываются неэффективными. Если раньше право, идеология, влас контролировали сравнительно небольшие зоны человеческого суще^ ствования и восстание против власти, в принципе, могло в какой-Tg степени избавить жизнь от принуждения, то в настоящее время, когда власть растворилась во всех формах жизни, протест против ее цен«| тров, имеющих нередко чисто представительный характер, потеряв всякий смысл. Меняются люди, институты власти, но сама она — лип-Ц кая и вездесущая — остается незатронутой политическими протестами^ и прорастает в зонах, незамечаемых революционерами и идеологами^ Традиционно критика власти осуществлялась на основе описания, недостатков, злоупотреблений, отступлений от прав и законов. Но если | принять эту стратегию, то нельзя не заметить, что на деле она ведет к? укреплению власти. Если допустить, что будет править идеальная адми-wj нистрация, чиновники на местах не будут путать личное и обществен-f< ное, люди станут следовать правовым нормам, то это предполагает иде-^ альный закон, который соединил бы общую справедливость и частные интересы. Между тем на практике власть постоянно отправляется как-то половинчато, неуклюже, непоследовательно и даже глупо. Именно Стратегии свободы 97 это чаще всего и рождает протестлеворадикальной интеллигенции. И тем не менее именно в этой своей искаженной, обросшей массой традиций, обычаев, привычек форме власть и реализуется наиболее эффективно. Недаром самым искусным политиком считается Макиавелли с его принципом «разделяй и властвуй». Этот цинизм власти, опирающейся на словах на право, а на деле оперирующей техникой «кнута и пряника», показывает, что главное — не стратегия, а тактика манипуляции. Сегодня власть — это не право и идеология, не всеобщий надзор и досмотр, а конкретная система иерархий и различий, ткань взаимодействий и манипуляций, проникающих во все сферы жизни, игра вожделения и покаяния, структура самонадзора и самонаказания. Теоретики свободы должны это осознать и стремиться заменить прежние модели «большого революционного выступления» на локальные тактики эмансипации в конкретных сферах жизнедеятельности: как власть, так и освобождение осуществляется конкретно и на местах. Прежде всего эмансипации должно быть подвергнуто само познание. Интеллектуальные акты постулировались классикой как изначально свободные и способствующие достижению счастья. Жертвуя личной жизнью, интеллигенция мыслила за других, поставляя знания, которые должны были просвещать людей и делать их нравственно совершенными. Продуцирование чистого знания привело к тому, что применение его уже не контролировалось учеными. В этом смысле старинные наставники и учителя мудрости отличались завидной осторожностью. Приобщение ученика к знанию происходило как посвящение в тайну, имело личностный характер, включало ответственность за его использование. Современная методология науки, поставившая своей целью взамен эзотерических способов приобщения к знанию дать универсальный метод, позволяющий людям невыдающихея способностей без особых затрат умственной энергии формулировать принципы и открывать законы природы, заодно устранила и вопросы морали. За счет преодоления субъективизма и морализаторства удалось достичь объективности знания, однако при этом вопрос о ценностных ориентациях науки казался сначала самоочевидным (наука способствует прогрессу общества и достижению счастья путем удовлетворения человеческих потребностей), а затем и вовсе оказался устраненным из кодекса научной честности (научная беспристрастность и нейтральность — высшие обязательства познающего субъекта, который воспитывается как нейтральный наблюдатель событий). Наука, отказавшись судить о ценностях, благодаря , чему она была признана религией и светской властью, выступила как нейтральное средство покорения природы и возложила на общество ответственность за применение своих открытий. — 89 —
|